class="p1">– Чуть больше конкретики, малыш. Чего именно от меня ты хочешь? – О этот голос! Боже. Он творил со мной что-то нереальное. Я подалась бедрами навстречу пальцам и закусила губу, чтобы не стонать. – Хочешь, чтобы я поцеловал тебя?
– Да.
О-очень сильно хочу!
– И я хочу, малыш. Так хочу тебя целовать! Твой невероятно сладкий рот, быть может? Я с ума от него схожу. Веришь? С того момента, как попробовал на вкус в первый раз, так и не смог забыть.
– Я тоже не смогла. Твой, – согласилась я, но стыдливо промолчала о том, что, в принципе, никого другого и не пробовала.
– И шею. Я млею от твоей шеи. Нежной, такой чувствительной. А ключицы? Небом клянусь, у тебя самые невероятные ключицы в мире. Они так пахнут, Варька! И так невероятно эротично выглядывают из самого скромного выреза самой скромной рубашки, что у меня просто круглосуточный стояк. Хочешь его потрогать?
Я сглотнула.
– Хочу. – Это мой голос? Проклятье! Прокашлялась. – Как? Как ты хочешь, чтобы я его потрогала? Царапнуть по ткани ног…ногтями или… – Зажмурилась я не от стыда, а от невероятного восторга. И дыхание прервалось лишь потому, что я почти почувствовала тяжесть мужского члена в своей ладони. – … или мне просунуть руку под ремень?
– Я тебе отомщу, – хмуро пообещал Тимур и, оборвав мой нервный то ли стон, то ли смешок, продолжил:
– Ох, как же я тебе отомщу, Варька… Под ремень просунь пальчики, пожалуйста… Чувствуешь?
– Да…
– Что ты чувствуешь?
– Ты… – ох, как же это сказать-то? – Ты твердый.
– Ха?
– И жаркий…
– М?
– И… и влажный… И еще, я знаю. Если опустить голову ниже, то можно почувствовать тяжелый запах твоего возбуждения. ТАМ он особенно острый… И может… – Я скажу! Я это обязательно скажу! Я могу, я знаю! – И может… Может быть, у меня от этого запаха так кружится голова, что хочется попробовать его на вкус. Позволишь? – На этот раз я не сдержала стона и задышала громче, услышав весьма откровенный отклик. – Я не стану торопиться. Хочу целовать тебя там. И пробовать языком. И в рот взять… Это не страшно?
– А-а-а…
– Взять в рот, – повторила я и застонала, потому что звук этих слов вкупе с движением моего среднего пальца между ног вызвал совершенно неожиданную реакцию. Меня выгнуло дугой, а бедра задрожали так, словно между ними и в самом деле был мой единственный дракон…
– Вар-рька! – прорычал Тимур и выругался, как никогда не позволял себе выражаться в моем присутствии.
– Хочу твой член внутри меня. Прямо сейчас, – пожаловалась я. – Глубоко.
И задышала удивленно и шумно, чувствуя приближение оргазма. Никогда, ни разу в жизни я не доставляла сама себе такого запредельного удовольствия, чтобы… чтобы…
– Б@ть! Зараза, молнию заело… Варька, подожди! Хочу с тобой вместе, пожалуйста!
Если кто-нибудь попросит меня повторить все те непристойности, которые мы шептали друг другу в следующие несколько минут, я пошлю его к черту, потому что это немыслимо, невозможно и нереально. Единственное, что я запомнила, это когда уже все закончилось, и я лежала вся мокрая, как мышь, и, судя по всему, полностью лишенная костей, а Тимур просипел:
– Пообещай, что, когда я вернусь в «Мерцающий», ты встретишь меня в таком же настроении.
– Обещаю. – Клянусь, моим голосом можно было стекло резать, так жутко он скрипел… Нет, определенно, таким нельзя впервые говорить мужчине о том, что ты его любишь. И не впервые тоже нельзя. Хотя очень хотелось. – Возвращайся скорее, ладно?
– Ты даже не успеешь соскучиться, Варечка моя.
– Я уже успела, – призналась я и вдруг так сильно испугалась силы собственных чувств, что едва не выронила телефон из рук, но, поймав его в последний момент, выдохнула в трубку:
– Ладно, пора мне. Побегу.
– Беги, трусишка, – усмехнулся Тимур.
И я даже упоминать не стану о том, сколько раз в течение утра я проговорила про себя это его ласковое «трусишка», и о том, как млела до дрожи в коленках. И о том, как ждала и боялась возвращения Кострика. Как готова была сгореть от стыда – что на меня нашло? Внутри все обрывалось, когда я вспоминала, что говорила, что Тимур говорил, что я при этом делала и какие картинки прокручивала в голове, – и одновременно с этим повторила бы все, не задумываясь и без сожаления.
Я была задумчива. Губы то и дело расползались в улыбке, то краснела, то, задумавшись, не слышала собеседника… В общем, и слепой догадался бы, что со мной что-то происходит. И если бы не навал незапланированных гостей, я бы обязательно дождалась неудобного вопроса. Такого, например, как:
– Что с тобой происходит, Варька?
Или:
– Почему так горят твои глаза?
Или:
– Не наделала ли ты, часом, глупостей?
Не наделала. Ничего не происходит. Я просто позволила себе быть счастливой.
В холле, за стойкой администратора, вместо обычных двух, стояли четверо. Адель сортировала почту – за одну ночь на наш ящик пришло больше тысячи писем, и нужно было из этого вороха выбрать лишь нужное и полезное (например, гневное письмо от пожарного инспектора, который, не страдая романтикой, решил, что мы сами устроили фейерверк, нарушив тем самым технику безопасности). Карина отвечала на звонки: в основном, это были журналисты, мечтающие сделать репортаж о волшебном отеле или знаменитости, желающие пожить в нашем замке на халяву (Я не вру. Один политический деятель прямо сказал, что мы ему еще и доплатить должны за то, что он такую рекламу делает). Студент Дениска был занят теми гостями, которые уже заселились в отель, и только Шиме досталось самое сложное: объяснять навязчивым посетителям, что вывеска «МЕСТ НЕТ», которая впервые за все мое время работы в «Мерцающем» появилась над дверью отеля, обозначала именно то, что на ней и было написано. И судя по тому, что тихий и уравновешенный Шима то и дело срывался на хищный рык, приятелю можно было только посочувствовать.
Впрочем, я и сама не рычала только благодаря Тимуру. Носилась по отелю, как электрический веник, и не чувствовала усталости, хотя уже начинала предвкушать вечер, когда смогу запереться у себя в покоях и поработать с бумагами и компьютером. С большим удовольствием и комфортом я бы решила эти вопросы в собственном кабинете, но ремонтные работы по его перестройке из-за свалившегося на всех нас сияния замка были приостановлены, а о том, чтобы перенести командный пункт в Зал Отражений, не могло и речи идти. Там сейчас было не менее жарко, чем на передовой. Я не знаю, о чем вещали заголовки иномирных
