— Но ведь письмо… — выдавила она из себя.
— Она написала письмо сразу, как Алана уехала, — утирая слезы платком, ответила старушка. — Хотела, чтобы Алана не бросалась к ней на помощь, если что произойдет. Его Хила отослала уже после смерти моей Вилы…
Алана провела ладонями по лицу, будто смывая с него невидимую пелену.
— А Ева?
— Ева в порядке, — неожиданно сквозь слезы улыбнулась старушка. — Эта черная гадина ее повелела повесить вместе с матерью, но один из черных воинов пожалел и спас, тайком вывел. Той сволочи она и не нужна была, ей плевать. Ева сейчас живет у учительницы, на всякий случай, чтобы если о ней вспомнят… Мало ли что. Ее теперь зовут Вея, я ее постоянно навещаю, она совсем как Алана, отвернешься — а она сразу за книжки.
— Я так рада, — прошептала Алана.
А сама смаргивала слезы — всегда так делала, когда не хотела, чтобы кто-то заметил, что она плачет. Трогательный, наивный жест сильной девочки.
— Ты Алане скажи, что ее мать умерла, но мы ее похоронили. Не нужно ей знать, что Вилу теперь считают предательницей, — попросила старушка. — И что никто не хотел ее оплакивать.
— Все поверили? — глухо спросила Алана.
— Да. Деточка, ты так расстроилась, — запричитала старушка. — Извини. Не говори Алане этого, пожалуйста. Скажи про Еву. И про то, что мама теперь лежит рядом с папой, а я навещаю их могилку.
— Я скажу, — согласилась Алана. — Простите. Алана столько рассказывала о вас…
Даор видел, что девочка на грани рыданий, чувствовал, как горе опаляет ее душу невыносимым жаром сожаления и вины. Он рад был только, что Миле не известно, как Юория пыталась добиться у Вилы сведений об Алане — и что для этого делала.
Алана так крепко сжала прижатые к груди кулачки, что ногти, наверно, впечатались в кожу. Все ее тело била дрожь. Старушка посмотрела на нее внимательно, куда внимательнее, чем раньше, Алана вскинула голову, встречая этот затуманенный взгляд своими полными слез глазами…
— Сиииваш, — тихо произнес Даор, и старушка откинулась назад в кресле, засыпая. Рука ее, держащая платок, упала на подлокотник, и кусочек ткани выскользнул из пальцев и спланировал прямо в таз с плавающими по поверхности воды красными ягодами.
Алана вскочила, спотыкаясь, и бросилась к бабушке, убеждаясь, что со спящей старушкой все в порядке. Услышав дыхание, она обняла ее седую голову очень крепко, а потом отпустила, отступая. Девушка продолжала дрожать. Она отходила назад, словно стараясь отдалиться от горя, и когда ткнулась в Даора, остановилась, не убегая, а только сама согнулась от рвущегося наружу всхлипа.
Даор обхватил ее сзади, крепко прижимая к себе, укутывая плащом. Впервые за долгие годы он не знал, что делать, и ощущал себя по-настоящему беспомощным. Боль текла через эр-лливи, а Алана плакала, беззвучно трясясь и размазывая по лицу слезы. Он держал ее хрупкие плечи, целовал волосы и не знал, что сказать и что сделать, чтобы ей стало лучше, поэтому предложил единственное, чем привык успокаивать бьющихся в истерике людей:
— Алана, хочешь, я магически успокою тебя? — шепнул он ей, но девушка отчаянно затрясла головой. — Хорошо. Я рядом.
Алана вдруг рванулась из его объятий, оборачиваясь, а потом стала бить его по груди и рукам своими маленькими кулачками, цепляясь за ткань камзола, изо всех сил, с криком и пылом, которого Даор не ожидал. Ее удары были почти невесомыми, неощутимыми, и он просто дал ей продолжать, пока она, тяжело дыша, не закричала через слезы:
— Это вы, вы сделали из нее предательницу! Я знаю! Вы приказали Юории! Это вы во всем виноваты! Ненавижу вас, ненавижу! Она ведь служила вам!
Движения девочки становились все слабее. Даор продолжал придерживать ее за спину, не отвечая. Алана была не права — Юория поступила вопреки его приказу, — но это было не важно. Важно было, что боль девочка не держала внутри, и хотя она не успокаивалась, резкость ее пропадала, оставляя за собой сосущее чувство пустоты, которое было намного лучше выворачивающего наизнанку страдания.
Потихоньку Алана успокоилась и повисла на его руках, как тряпичная кукла. Даор нежно чуть приподнял ее — и вместе с ней опустился на пол, по которому проложил полосу теплого плотного воздуха. Девочка села, поджав под себя ноги, и согнулась, упираясь ладонями в пол. Она тяжело, надрывно дышала. Самообладание возвращалось к ней.
Даор вдруг вполне серьезно испугался, что она начнет сейчас извиняться, снова отгородится от него, попытается убежать. Но вместо этого Алана спросила, все еще глядя куда-то вниз:
— Что на самом деле произошло? Я не думаю, что поверю вам, но… Пожалуйста, расскажите мне. Я хочу знать, как так получилось, что весь мой мир оказался разрушен, и мои близкие мертвы. Если та клятва что-то значит, то знайте: если вы мне солжете, это точно будет причиненным мне вредом.
Даор грустно усмехнулся. Конечно, это бы не сработало, и он все равно смог бы солгать, но было хорошо, что Алана заблуждается так — сейчас, только сейчас.
Было так просто представить это в нужном свете, чтобы она не сердилась на него и обрушила весь свой гнев на Юорию! Но герцог отмел эту возможность почти со злостью.
— Юории было приказано сымитировать нападение сыновей Теренера на Голденеров и убить нападавших. Для того, чтобы она могла проникнуть в поместье Голденеров, нужна была помощь шепчущего изнутри, и я отдал приказ Виле разомкнуть защитный контур, что она и сделала. Юория по своей глупости решила порадовать меня ослаблением других земель и присоединением к Черным землям Зеленых — и убила всех, кто был на празднике, включая собственных воинов. Она временно отпустила Вилу, создав ей ложные воспоминания о нападении Теренеров, но Вила никому об этом не рассказала, кроме тебя. Так что Юория прилюдно и с целью устрашения казнила Вилу за предательство и принялась за твои поиски, понимая, что ее идиотская затея не оправдывается. Я приказал ей представить тебя императору для дачи показаний — тогда мы еще не были знакомы. Но когда она нашла тебя, сын Келлфера забрал тебя в Приют.
Алана, наконец, смотрела на него прямо и внимательно. Ресницы ее все еще были слипшимися от слез, а белки глаз — красными, и лицо словно пылало, но взгляд стал решительным.
— Вас не было здесь, когда она делала это?
— Не было.
— Тогда откуда вы все знаете?
— Юория предоставила мне подробный отчет.
— Она могла вам соврать.
— Она очень боится мне врать.
Алана глубоко вдохнула, не давая себе снова плакать. Затем твердо сказала:
— Я не буду извиняться перед вами.
Герцог нежно улыбнулся:
— Я точно не буду из-за этого любить тебя меньше.
Алана моргнула, а потом тряхнула головой, будто отбрасывая от себя лишнюю информацию.
— Почему моя мама служила вам?
— Когда твоих настоящих родителей убили, Вила бежала, забрав тебя с собой. Она была хорошо знакома с Юджией Вертерхард, Юджия многое ей доверяла. По моему приказу Вилу отыскали и привели ко мне. Я тогда не предполагал, что ребенок, которого она забрала, был белой крови, но понимал, что Вила старается спрятаться. Убедившись, что ей известна та же версия произошедшего, что и мне, я ее отпустил. Она умоляла меня научить ее прятаться, и я показал ей заговор сокрытия. Она была способной к тайному языку, хоть и совсем необученной. Вила признала меня своим учителем — и так задолжала мне. Но долгие годы она была мне не нужна.
— Вы поэтому приказали ей открыть двери?
Даор вздохнул. И снова он мог бы скрыть правду — и снова выбрал этого не делать:
— Поэтому я приказал ей отправиться в Приют Тайного знания и присмотреться там к интересующим меня персонам. Дверь я приказал ей открыть просто потому, что она была единственной известной мне служанкой Голденеров, да еще и обладавшей даром. И я мог использовать ее.
— Как это? — не поняла Алана.
— А ты бы на ее месте рискнула отказать мне?
Алана усмехнулась. Необычно было видеть на ее лице это странное горько-язвительное выражение.
