Он среагировал, только когда его браслет пиликнул, мигнув белой кнопкой, и раздался строгий голос Эрика:
— Нам надо поговорить. Подойди ко мне прямо сейчас. Ты не можешь все время меня избегать.
Браслет пиликнул и погас, а Морис задумчиво пробормотал себе под нос:
— Ты прав… Не могу…
Он вдруг резко выпрямился, достал из ящика стола лист бумаги и что-то очень быстро написал крупным размашистым подчерком. Поставил внизу подпись и направился к выходу, держа эту бумагу в руке. Он прошел к выходу из кабинета совсем рядом со мной. Так близко…
Господи… Как же я сейчас хотела бы к нему прижаться… Но меньше всего на свете я хотела сейчас протянуть руку и не почувствовать ничего, коснувшись Мориса. А еще хуже — причинить ему какую-то боль, вред. Я понятия не имела, что я сейчас такое, из какой материи состою, и можно ли мне вообще прикасаться к живым людям. А вдруг я прикосновением способна случайно утянуть людей за собой в эту непонятную пограничную зону? Черт, у кого бы узнать ответы на все вопросы…
Я немного замешкалась, но все же пошла за Морисом и увидела, что он свернул в кабинет Эрика. Я тоже туда свернула — пройдя прямо через дверь — и оказалась в кабинете в тот момент, когда Морис громко восклицал:
— Да не хочу я это понимать! В задницу это всё! Я ухожу из инквизиции.
— Я не приму твою отставку, — произнес Эрик спокойным голосом, одним касанием пальца испепеляя принесенное Морисом заявление.
Но тот и бровью не повел и развернулся к выходу из кабинета, бросив через плечо:
— Мне плевать, примешь ты ее или нет. Я просто ухожу.
— Морис!..
— Чего тебе?
— Чтобы увидеть свет в конце туннеля, в этот туннель надо войти.
— Я уже там, в туннеле, и свет в конце туннеля — это фары локомотива, отец, — горько произнес Морис. — Он несется на меня с огромной скоростью и вот-вот раздавит насмерть. Уже почти раздавил.
— Так позволь же ему раздавить тебя и, может быть, тогда ты и увидишь настоящий свет.
— Не понимаю, о чем ты, — скривился Морис, берясь за дверную ручку. — Терпеть не могу, когда ты начинаешь умничать и выражаться загадками. Бесит.
— Перестань сдерживать себя, Морис, — мягко но твердо произнес Эрик, не сводя с сына тяжелого взгляда, который при этом как-то странно остекленел. — Больно? Ну так выплесни эту боль как считаешь нужным.
— На тебя прям не похоже. А как же эмоциональные блоки, и всё такое?
Голос Мориса был полон желчи, но Эрик никак не отреагировал на его ядовитый тон. Он скрестил пальцы перед собой и произнес размеренным голосом:
— Иногда, чтобы шагнуть вперед, нужно сделать шаг назад. Позволить эмоциям взять вверх… Незримые вещи могут стать видимыми, если в них вкладываешь свою душу. Флорианетта отдала свою Тень тебе не для того, чтобы ты убивался горем.
— Да что ты говоришь? — раздраженно произнес Морис. — А для чего, по-твоему? Зачем, почему вообще она это сделала?
— А ты как думаешь, почему?
Вопрос остался без ответа. Но он и так был очевиден: потому что люблю.
Когда искренне любишь, готов отдать все на свете, самое дорогое отдать. В том числе и жизнь. И Мориса я люблю так сильно, что была готова пожертвовать ради него всем. Что, собственно и сделала.
Жаль только, что даже ни разу не решилась сказать ему вслух, как сильно люблю… Все не решалась, ждала какого-то идеального момента, думала, что у нас еще много времени впереди, чтобы насладиться друг другом и сказать все, что хочется сказать…
Морис вон, по ходу, тоже ждал. Кольцо обручальное купил, наверное, хотел как-нибудь обставить все покрасивее. А вышло… Вышло как вышло.
Глупости все это. Так глупо чего-то ждать, какого-то дурацкого, придуманного мною же "идеального момента", которому в итоге все равно не суждено было сбыться. Нет никакого идеального момента. Его мы можем сотворить сами здесь и сейчас.
А можем и не сотворить, и упустить вообще всё.
— Все равно не понимаю, зачем она это сделала…
— Чтобы ты жил, Морис, — мягко произнес Эрик.
Но Морис в ответ на эту мягкость только больше вспылил и громко так воскликнул, размахивая руками:
— Так а зачем мне такая жизнь нужна?! Если в ней нет Фло…
Последние слова он прошептал еле слышно, плюхнулся в кресло для посетителей, упершись локтями в колени, уронил лицо в ладони. Пробормотал невнятно:
— Как же мне паршиво… Не думал, что может быть так больно просто без одного человека. Не думал, что вообще может быть так больно. Не физически, а душевно.
На белом ковре появилось маленькое темное пятнышко. Еще одно. И еще. Тёмные точки от слез, которые невольно капали из глаз Мориса, и которые он не пытался сдерживать. Я не видела его лица, только темные точки на белом ковре, а вот с моих глаз слезы текли градом, оставляя мокрые дорожки на щеках.
Я беззвучно плакала, и сердце мое разрывалось от боли.
А еще почему-то странный жар беспокоил в моей точке солнечного сплетения и разливался неприятным покалыванием по всему телу.
Эрик молчал в безмолвной поддержке. Думаю, он достаточно хорошо знал своего сына и понимал, что ему даром не нужны сейчас пустые слова, похлопывания по плечу и глубокомысленное "всё как-нибудь образумится".
Образумится, конечно. Когда-нибудь в бесконечном "потом", когда боль утраты вылечит время.
— Ты знаешь, а я ведь на днях обзавелся домом, — неожиданно произнес Морис глухим голосом. — Точнее — большой квартирой. Купил пентхаус на западном берегу. С шикарным видом на центр Форланда и великолепными закатами. Оформил покупку недвижимости как раз вечером накануне того дня, как…
Он шмыгнул носом и отнял руки от лица, но глаз с пола не поднимал. Продолжил:
— Думал — Флоре понравится. Будет куда ее приводить. Где мы сможем вместе жить. Хотел на деле показать ей серьезность своих намерений. Кольцо обручальное купил… Впервые в жизни действительно захотел жениться. Раньше-то я что? Мне хватало комнаты при кабинете, я плыл по течению, гнался за личными успехами и фактически жил на работе, ловил с этого нереальный кайф. К вам с мамой только на праздники да изредка на выходные заруливал. Меня всё устраивало. Однако… комната комнатой, но мне впервые в жизни захотелось иметь свой дом, чтобы… Ну, не знаю… Чтобы было где создавать уют? И чтобы было кому его создавать. И с кем. А теперь…
Он запнулся, мотнул головой и бессильно выдохнул:
— На кой хрен мне все это нужно теперь?
Он поднялся с кресла и пулей вылетел из кабинета, громко хлопнув дверью.
Эрик не пытался его остановить. Только
задумчиво смотрел ему вслед и печально так вздохнул:
— Н-да… Дела…
Я шмыгнула носом, утерла слезы тыльной стороной ладони и тоже двинулась к выходу.
Не знаю вообще, зачем я сюда пришла… Зачем заставила себя смотреть на всё это… Изначально было очевидно, что мне будет дико больно и горько. Садомазохизм какой-то, ей-богу.
Я была уже в шаге от двери, когда вздрогнула от внезапного обращения:
— А вас, мисс Габруа, я попрошу задержаться.
Я застыла на месте и медленно обернулась к Эрику, который смотрел мне в глаза.
Он что… меня… видит?
Но… Как?
Я стояла ни жива ни мертва, дыша через раз и не понимая, что происходит.
— Вы… меня видите? — почему-то шепотом спросила я. — И… слышите?
— Слышу. И вижу. Пока довольно бледной тихой тенью, но достаточной для того, чтобы разглядеть вас и вести диалог. Да и с каждой минутой вы становитесь все ярче, так что скоро телесность к вам вернется, как я понимаю. Не зря я сейчас провоцировал Мориса, уж простите, что пришлось это делать при вас.
Голова закружилась от услышанного.
Телесность? Вернется?
— Но… как? Почему? Я не понимаю…
— Может, вы присядете? — Эрик кивнул на кресло. — По-моему, ноги вас не держат.
Ноги меня правда не держали, но садиться я отказалась, боясь вообще пошевелиться. Не покидала дурацкая мысль, что сейчас сойду с места, и меня снова не будет видно. Глупо, знаю, но так уж сейчас себя чувствовала.
