О нет, не живых, железных. В последний год войны появились, еще те твари, но полезные, тут уж ничего не скажешь. По воздуху-то порой проще пройти, чем по земле…
Он говорил о воздушном мосте, связавшем обе стороны гор. И крыльях, что заслоняли солнце, и о гроздьях стеклянных шаров, в каждом из которых пряталось пламя исконной жилы… об огненном дожде, летевшем с неба… о пылавших предвечных лесах и городах, которых не стало…
И гулкий рокочущий бас Гаррада убаюкивал.
Оден попытался стряхнуть сонливость.
Не вышло.
И очнулся он в этом месте, чем бы оно ни было. На тюрьму оно походило слабо, скорее уж на лечебницу для душевнобольных. И одежда, чистая, но простого кроя, ко всему лишенная ремней и пуговиц, подтверждала догадку.
Вечером подали ужин, почти роскошный, вот только посуда была из тонкой глины, а мясо заботливо нарезали на маленькие кусочки, и есть его полагалось ложкой. Военная же выправка санитаров, присутствовавших при трапезе, окончательно уверила Одена, что дело он имеет с разведкой.
— Будьте добры, — он не стал отказываться от ужина, равно как пробовать охрану на прочность. Вероятнее всего эту пару страховали, а попытка к побегу даст повод задержать Одена на более длительный срок. — Передайте вашему начальству, что на мою женщину распространяется защита моего рода. И любая попытка причинить ей вред будет воспринята мной как личное оскорбление.
Тот из пары, который повыше, ответил едва заметным кивком: предупреждение услышано и принято во внимание.
Не тронут. Напрямую — не тронут. Побоятся связываться, потому как если бы было у них на руках что-то действительно серьезное, то не стали бы устраивать игры в больницу. Значит, просто проверка.
Это нормально.
И надо просто переждать. Оден неплохо знает методы работы. Несколько дней взаперти, когда кажется, что про тебя все забыли. Душевная беседа. Скрытые угрозы. Обвинение на домыслах — с реальными, подтвержденными фактами, работали по другой схеме. Предложение подумать.
Еще пара бесед.
Ведро грязи, которое придется проглотить.
Но в конце концов, — дверь, открытая вроде бы как нехотя. И ощущение, что выпустили исключительно по недоразумению.
Оден староват для подобных игр. А вот Эйо, доверчивый ребенок, наверняка перепугается.
Что ей скажут?
Ничего хорошего. Разделение. Дезинформация. И призрачным шансом выжить — полная откровенность. Она расскажет обо всем, но этого будет мало, им всегда мало. И добрый следователь предложит хорошенько подумать…
Проклятье.
И ведь бессмысленно кричать, требовать свободы, трогать санитаров… они сильнее, а неадекватное поведение — хороший повод затянуть «лечение».
Оден ждал.
Дождался.
Вероятно, этот кабинет и вправду принадлежал врачу, поскольку создавать декорацию столь сложную было бы чересчур накладно да и лишено смысла. Табличку с двери сняли, и убрали рамки с дипломами — на выгоревших обоях остались более темные пятна характерной прямоугольной формы. Прочие же предметы, пусть и не были безлики, но и напрямую на хозяина не указывали.
Оден осмотрелся, отмечая некоторую тяжеловесность мебели, добротной, вероятно, сделанной многие годы, а то и десятилетия тому. Массивные книжные шкафы. Стол. Кушетка. Пара кресел.
Высокая стойка, на которой висел плащ.
Зеркало задернуто полотном.
А вот окно не завесили, но вид из него открывается самый обыкновенный: газон, расчерченный линиями дорожек, кусты и аллея, по которой медленно катит двуколка.
Лето в разгаре.
Но в кабинете так же холодно, как в его камере.
— Умиротворяюще, правда? — следователь не стал притворяться доктором. Черный китель Королевской Разведки был ему куда как к лицу.
— Возможно.
Высокий. Сухопарый. И руки держит, прижав к груди, отчего делается похож на огромного богомола. Форма и какая-то крупная, приплюснутая словно бы голова, лишь усиливают это сходство.
— Тормод из рода Желтой Сурьмы. Мне поручено заниматься вашим делом.
— А оно существует? — Оден присел. — Мне показалось, что произошло… недоразумение, которое в самом скором времени разрешится.
Кисти рук, длинные, белые, дернулись, и следователь любезно ответил:
— Естественно. Как только мы с вами выясним некоторые… спорные моменты.
— Тогда давайте выяснять.
Санитары, повинуясь жесту следователя, вышли за дверь.
— Вы же не будете делать глупостей? — Тормод занял свое место. Мизансцена подготовлена, разведка любит играть на мелочах. И доминирующая позиция следователя — из их числа. Кресло повыше. И поставлено напротив окна, так, чтобы солнечный свет резал глаза. Иллюзия проигранного поединка, когда соперник кажется более грозным, чем есть на самом деле.
На кого помоложе, глядишь, и подействовало бы.
— Смотря что вы считаете глупым, — Оден потер озябшие ладони. — Нападать на вас я точно не собираюсь.
— Замечательно… — Тормод замолчал.
И Оден тоже.
Разглядывать следователя было скучно, и он отвернулся к шкафам. За потемневшим стеклом молчаливыми свидетелями выстроились шеренги книг. Оден разглядел «Большую Королевскую энциклопедию», и вот тот справочник в темно-синем сафьяне выглядел знакомо.
— Вы… ничего не желаете спросить? — вежливо поинтересовался следователь.
— Спросить? Нет. Узнать, когда закончится этот балаган, хотелось бы.
— Мне кажется, вы не совсем отдаете себе отчет, в насколько… неприятной ситуации оказались.
— Так объясните.
Тормод не спешит, он долго готовился к разговору, присматривался и присматриваться продолжает в попытке определить ту самую, выигрышную стратегию. Эти танцы могут длиться долго, и будь Оден один, он бы не стал портить чужую игру.
— Давайте начистоту, — Оден откинулся на спинку кресла, довольно мягкого, удобного, такое отвлекает. — Последние четыре с половиной года меня только и делали, что допрашивали. По-разному. Это несколько сказывается на восприятии мира и, в частности, специалистов, подобных вам. Я понимаю, что вы выполняете свою работу, и не собираюсь в этом мешать. Спрашивайте. Я отвечу. Если захочу. Если не захочу, я отвечать не стану. Полагаю, ваши полномочия не распространяются так далеко, чтобы привлечь к делу… специалистов узкого профиля. Более того, полагаю, что этих полномочий не хватит даже на то, чтобы задержать меня здесь на сколь бы то ни было длительный срок.
— Что ж… — Тормод провел пальцем по манжете, отделанной золотым позументом. — Кое в чем вы, безусловно, правы. Никто не посмеет вас пытать… но вот задержать… не как подозреваемого, видит жила, мое руководство прекрасно осознает, сколь неосмотрительно было бы делать подобные подозрения, но вот как того, кто нуждается в лечении… профессиональном уходе… Вам ведь столько всего довелось пережить. И пережитое не могло на вас не отразиться…
