На бицепсе левой руки широкий браслет из листового золота с причудливой вязью, перекликающийся с точно таким же украшением на правом запястье. Только камни в центре украшений разные – в одном крупный рубин, в другом – сапфир таких же размеров.
– Я хочу ее, – обратился мужчина к подоспевшему начальнику каравана. – Сколько?
– Господин Агилар, – заюлил толстяк в расшитом золотом халате. – Это невозможно…
– Это ты говоришь МНЕ? – сдвинул брови мужчина, отпуская мой подбородок и поворачиваясь к наглецу. – Ты смеешь мне отказывать?
– Господин Агилар… – Начальник каравана попытался упасть на колени и поцеловать землю у ног мужчины. Я брезгливо поморщилась – мало мы пыли в дороге съели, нужно было еще добавить? – Я послал с гонцом уведомление о девушке господину Зайдану. Он будет участвовать в торгах.
– Ты поторопился, – бросил сквозь зубы Агилар. – Если продашь рабыню ему, то станешь моим личным врагом.
Пока мужчины решали свои мировые проблемы, у меня возникла своя, куда более насущная. Ко мне прицепился большой овод, видимо привлеченный запахом пота и давно не мытого тела. Я попыталась испепелить насекомое взглядом. Не удалось. Подергалась в цепях. Не сработало. Подула со всей силы. Сил оказалось недостаточно.
Назойливое насекомое упорно старалось приземлиться на мое лицо и что-то отрыть под слоем пыли. Я честно попыталась привлечь к себе внимание охраны кроткими словами:
– Кто-то может прибить эту гадость?
На что мне рявкнули:
– Молчи, женщина! – продолжая наблюдать за трясущимся от страха начальником каравана и испытывая от этого прямо-таки неземное блаженство.
Скорее всего, этот толстяк уже у всех застрял в печенках со своими противоречивыми требованиями и приказами.
До меня с опозданием дошло, что спасать себя мне придется самой. На отработку тактики было потрачено три минуты, в течение которых овод восемнадцать раз заходил на посадку, стремясь поближе со мной познакомиться. Остальные оводы меня избегали, но этот попался особенный и так и норовил цапнуть и вволю попить моей крови.
В конечном счете я плюнула на стратегию и рванула руки, выдирая крепежное кольцо кандалов. Не обращая внимания на округлившиеся глаза и отпавшие челюсти присутствующих, просунула под собой скованные руки, сквозь зубы вспоминая бабушку того ишака, который придумал широкие балахоны. Наконец мои конечности оказались спереди, и я была готова к бою. Но овод не стал меня дожидаться, его спугнула моя активность, и он улетел доставать других двуногих и четвероногих.
– Шайтан! – обиделась я и долбанула куском болтавшейся цепи по краю телеги, вымещая свою неудовлетворенность жизнью.
– Любопытно, – спокойно заметил Агилар, которому зачем-то притащили кривую саблю. На оводов теперь ходят только с таким оружием?
– Да как ты смеешь, рабыня! – полез на меня один из самых молодых охранников. – Давно кнута не получала?
– Ой, да ладно! Охолонь, – отмахнулась я, сметая обрывком цепи ретивого служаку. – У нас уже отдых? – воззрилась я на лежащего.
К заинтересованному Агилару подскочила троица… агиларчиков, которые мужественно загородили его телами. Очень, надо сказать, странно прикрыли. Голова мужчины возвышалась над ними, словно купол храма над одноэтажными домиками.
Или это не основной спасаемый орган, судя по рассказам невольниц?
– Эта телега старая, – выступил более старший по возрасту охранник. – Прогнила.
– Еще как, – немедленно согласилась я и оторвала перекладину. – Вот тому доказательство.
– Ой! – пискнула молчавшая до этого Алейда. – Сейчас что-то будет!
– Попить дадут? – обрадовалась я под изучающим взглядом Агилара, усаживаясь рядом с Алейдой.
– Колодезной водой не напоить голодную утробу. Вино прохладное хоть рай сулит, но не угодно Богу[1].
В противовес этим словам из-за плеча мне сунули глиняный кувшин, наполненный сладкой талой водой ледников с небольшой добавкой розового вина. Я радостно, захлебываясь от жадности, отпила несколько глотков.
Чтение рубаи продолжалось, словно у кого-то внезапно прохудился мешок с рифмованными строчками:
Без сладкой влаги нам и жизнь не в жизнь,
Без танцев дев игривых и улыбок как ее прожить?
Но если все отнять лишь ради благочестья,
То лучше во грехе ее прожить!
Попутно мне со словами:
– Это тебе для радости, – пихнули в ладонь на первый взгляд самый обычный небольшой мешочек, полный радужно переливающихся стеклянных шариков, и я откуда-то интуитивно поняла, что эта вещь для меня безумно важна.
Быстро засунула это сокровище за пазуху и подняла глаза.
– Ищи девять камней, но получишь девять с половиной – в них твое спасение, – продолжил нагнетать туман таинственный голос.
– Спасибо! – поблагодарила я, удерживая посуду и снова приникая к волшебной влаге.
Напившись сама, напоила Алейду, так и сидевшую с округлившимися глазами. Мужчины по-прежнему ожесточенно спорили насчет покупки, так что у нас оставалось время на маленькую передышку.
– Дыши, – толкнула ее в бок. – А то воздух сам выход найдет, а тут и так воняет.
– Любопытно, – все так же задумчиво изучал меня Агилар, не предпринимая никаких действий в моем направлении.
– Вот, – поправила я сбившуюся материю на голове. – Я ваш язык выучила за три недели, и то больше слов знаю.
– Молчи, презренная! – заорал на меня начальник каравана, снова падая ниц. Совсем не грозно: – А то выпорю.
– Вам бы похудеть, уважаемый, – глубокомысленно сообщила я ему, отлично зная, что хозяин все равно накажет, стану я молчать или нет. Так пусть хоть будет за что, не так обидно. – А то у вас руки и ноги до земли достают с трудом.
– Лысая верблюдица! Порождение ишака и гиены! Дочь шакала! – завопил оскорбленный толстяк.
– Это не доказано! – невозмутимо ответила я, делая последний глоток и выливая остаток на начальника. – Это чтоб вам плохо не было. Такая краснота…
– Кто дал ей воды?!! – завизжал толстяк, подскакивая. – Запорю!
– Я. – Из-за телеги выехал на маленьком лопоухом сером ослике сморщенный, усохший до невозможности старичок с редкой бородкой. Замотанное в рваный полосатый халат тощее тело мерно колыхалось в такт шагам ослика. Сползающая на морщинистый загорелый лоб засаленная чалма не скрывала прищуренные, искрящиеся весельем глаза.
– Кто ты такой, мерзкий ишак, сын шакала? – бушевал, брызгая слюной, толстяк. – Я прикажу тебя забить насмерть!
