— Красную. Чтобы я не забыл, кем ты являешься.
Красный был любимым цветом Эммы. Она носила его с той же целью — не забывать, кем была.
— Подними свои руки.
С нее хватит!
— Я-могу-одеться-и-сама, — выпалила она.
Резко развернув ее лицом к себе, он произнес голосом, в котором звучала смертельная угроза.
— Не зли меня, вампир. Ты не представляешь, сколько лет мне приходилось сдерживать свою ярость, готовую теперь в любой момент вырваться наружу.
Отведя от него взгляд, Эмма тут же невольно приоткрыла рот, когда увидела отчетливые следы когтей, избороздивших ночной столик.
Да он сумасшедший.
И она просто беспомощно подняла руки. Ее тетушки сказали бы ему… Эмма нахмурила брови. Нет, ничего бы они ему не сказали, потому что уже убили бы его за то, что он сделал. А вот испуганная Эмма просто взяла и подняла свои руки. Ее переполняло отвращение к самой себе. Эмма Пугливая. Вот кто она.
Расправив на ней ночную сорочку, он нагло скользнул руками по ее, все еще набухшим и словно жаждущим его прикосновений, соскам. А затем, немного отступив назад, прошелся взглядом от пальцев ее ног до высокого разреза сбоку, в конце концов, остановившись на кружевном лифе.
— Мне нравится, как ты выглядишь в шелке.
Его голос казался глубоким рокотом, а взгляд был таким же дерзким, как прикосновение, и даже после всего того, что произошло, ее тело предательски ответило.
И на его лице заиграла хищная улыбка. Он все знал.
Лицо Эммы вспыхнуло, и она отвернулась.
— Теперь, иди в кровать.
— Я не буду с тобой спать.
— Мы определенно кое-чем займемся в этой постели. Я устал и собирался поспать, но если у тебя есть другие предложения…
Эмма всегда задавалась вопросом, на что это будет похоже — спать с кем-то.
Ей это было не знакомо. Еще никогда она не чувствовала прикосновения чужой кожи к своей дольше, чем на самое короткое мгновение. И когда он подтянул ее к себе, окружив своим телом, Эмма была поражена, ощутив, насколько теплым он оказался. Ее тело, которое от голода стало бледнее и холоднее, тоже вмиг нагрелось. Ей пришлось признать, что эта незнакомая близость была… необычайно приятной. Пока он спал, Эмма чувствовала, как волосы на его ногах щекотали ее кожу, а твердые губы крепко прижимались к ее шее. Спиной она даже ощущала сильное биение его сердца.
Эмма, наконец, поняла всю прелесть такой близости. И одолеваемая новыми для себя ощущениями, она задумалась, как кто-то мог не желать разделить постель с мужчиной. Этот незнакомец ответил на столько волнующих ее вопросов, исполнил так много ее тайных мечтаний.
И все же он мог с легкостью убить ее.
Поначалу, он прижал ее к своей груди так сильно, что Эмма еле сдерживалась, чтобы не вскрикнуть. Но она не думала, что он это делал, чтобы причинить ей боль — если уж на то пошло, он мог просто ее ударить — поэтому его очевидная потребность так крепко прижимать ее к себе и смущала Эмму.
Он, наконец, заснул, его дыхание стало медленным и равномерным. Собрав остатки смелости, Эмма, спустя какое-то время — что показалось ей вечностью — смогла все-таки немного ослабить его объятия.
Если бы только она умела перемещаться, то смогла бы с легкостью убежать — но, с другой стороны, тогда ее вообще не похитили бы. Анника не раз рассказывала Эмме о Перемещении — способе передвижения Орды. Она предупреждала, что вампиры могли телепортироваться в любое место, в котором бывали раньше хоть раз. Более сильные даже могли телепортировать других, и только яростное сопротивление могло предотвратить эту попытку. Анника хотела, чтобы она тоже овладела этим навыком. И Эмма действительно старалась изо всех сил, но, потерпев неудачу, потеряла всякое желание продолжать. Она просто перестала обращать на это внимание…
Выбравшись, наконец, из его объятий, Эмма осторожно приподнялась. И ступив на пол, обернулась, чтобы взглянуть на него, снова поразившись его привлекательности. Ей было грустно, что он так себя вел. Грустно, что ей не удалось узнать больше о себе — и даже о нем.
И только она отвернулась, чтобы уйти, как его большие руки поймали ее за талию. Он снова бросил ее на кровать и сжал в своих объятиях.
Он играет со мной.
— Тебе от меня не сбежать.
Вдавив ее тело в матрас, он, приподнявшись, навис над Эммой.
— Ты лишь распаляешь во мне гнев.
Его глаза были открыты, но выглядели будто незрячими. Казалось, он все еще спал, и не осознавал своих действий, словно лунатик.
— Я-я не хочу тебя злить, — сказала Эмма с дрожью в голосе. — Я просто хочу уйти…
— Ты знаешь, скольких вампиров я убил? — тихо произнес он, то ли проигнорировав, то ли не услышав ее слова.
— Нет, — прошептала она, задаваясь вопросом, действительно ли он видел ее сейчас.
— Я убил тысячи. Охотился на них ради развлечения, выслеживал их логова. — Он провел внешней стороной своего когтя по ее шее. — А потом, одним ударом когтей отрывал им головы прежде, чем они успевали проснуться. — Скользнув губами по ее шее там, где только что провел своим когтем, он заставил Эмму вздрогнуть. — Для меня убить тебя так же легко, как и сделать вдох.
Его голос низко рокотал, успокаивал, словно голос любовника, совершенно противореча его жестоким словам и действиям.
— Ты собираешься у-убить меня?
Он нежно убрал прядь волос с ее губы.
— Я еще не решил. До встречи с тобой я и секунды не колебался. — Его тело начала бить дрожь от того, что ему приходилось удерживать себя над ней. — Когда я избавлюсь от этого тумана в сознании — когда это безумие пройдет, если я все еще буду считать тебя той, кто ты есть…, как знать?
— Кто я есть?
Обхватив ее запястье, он положил ладонь Эммы на свой обнаженный член.
— Чувствуешь, как я возбужден? Так знай, что единственная причина, по которой я не нахожусь сейчас в тебе — это то, что я ослаб. А не потому, что я хоть сколько-нибудь о тебе беспокоюсь.
Прикрыв на мгновение от смущения глаза, Эмма стала пытаться высвободить руку, пока, он сам, наконец, ее не отпустил.
— Ты бы причинил мне, таким образом, боль?
— Не задумываясь, — его губы скривились в ухмылке. Казалось, что он пристально смотрел на ее лицо, но его глаза были по-прежнему пусты. — И это только начало всего того, что я собираюсь с тобой сделать, вампир.
На следующее утро Лаклейн проснулся рядом с ней. Еще не совсем пробудившись ото сна, он чувствовал себя довольным, как никогда за эти сотни лет. Конечно, практически два столетия из этих сотен он провел в настоящем аду, но сейчас все было иначе. Он, наконец, был сыт и чист, а ближе к утру, провалившись в сон, Лаклейн спал, как убитый. Впервые кошмары последней недели не беспокоили его.
