— Напитки, господин.
Фея выставила на стойку поднос, уставленный чашками с молоком, чаем, горячим шоколадом. Потом второй, со свежими фруктами, овощами и зеленью.
— Ваша матушка велит подавать полезную для здоровья закуску. — Она метнула взгляд в сторону кухни. — Сердить госпожу неблагоразумно.
Кинан взял чай и яблоко.
— Ты так думаешь?
Он вырос при Зимнем дворе и очень хорошо знал, что происходит с теми, кто сердит или хотя бы раздражает королеву Зимы. И все же он собирался сделать все возможное, чтобы ее рассердить. Для этого и пришел.
— Почти готово, — объявила Бейра, вернувшись. Уселась на один из своих кошмарных стульев, похлопала по сиденью рядом. — Садись. Рассказывай.
Кинан выбрал место напротив, подальше от матери.
— С ней непросто. С первой попытки сблизиться не удалось. — Он помолчал немного, вспоминая страх в глазах Айслинн. Обычно смертные девушки смотрели на него с другим выражением. — Она мне не поверила.
— Понятно, — кивнула Бейра. Уперлась локтями в стол, подалась к сыну. Ни дать ни взять заботливая маменька. — А эта… твоя последняя подружка ее одобрила?
Не отводя от него взгляда, подала знак фее. Та мигом поднесла бокал с чем-то прозрачным. Бейра взяла его за ножку, и от пальцев ее по стеклу белой паутиной стал расползаться иней.
— Одобрила, — сказал Кинан.
Бейра побарабанила по бокалу ноготками.
— Чудесно. А как сама Дания поживает?
Кинан стиснул зубы. Она прекрасно знала имя зимней девы. Полвека Дония провела при ней, и притворная забывчивость Бейры граничила с насмешкой.
— Дония, — произнес он с нажимом, — поживает так же, как и раньше, мама. Устала. Злится на меня. Она такая, какой ты ее сделала.
Бейра подняла свободную руку, полюбовалась маникюром.
— А какой я ее сделала? Ну-ка, ну-ка.
— Твой посох, твои оковы, твое предательство — завязка этой игры. Ты знаешь, что происходит со смертными, когда они примут твой холод. Они не созданы для…
— Миленький мой, но ты сам просил ее попробовать. Ты ее выбрал, а она выбрала тебя.
Стоило ему разозлиться, и у Бейры сделался довольный вид. Она протянула руку, и откуда ни возьмись в ней появился посох, о котором шла речь. Напоминание о ее силе.
— Могла бы стать одной из летних дев, но решила рискнуть. Решила, что ты стоишь ее страданий. — Бейра поцокала языком. — Жаль. Милая была девушка, живая, пылкая…
— Она и сейчас такая. — Такая? — Бейра понизила голос до шепота. — А я слышала, что она слабеет с каждым днем, тает на глазах. Досадно будет, если она умрет. — И она недовольно поджала губки. — Дония чувствует себя прекрасно, — ответил он резко, сам себя ненавидя за легкость, с какой поддается на ее уловки. Мысль о Донии, ставшей тенью, — умершей, неприкаянной, навеки немой — неизменно лишала его самообладания. Смерть для фэйри — трагедия, ибо для них нет загробной жизни. И Бейра не упускала случая об этом упомянуть. Как отец выносил ее, пока она не зачала, было для Кинана загадкой. Его самого она неизменно приводила в бешенство. Бейра не то промурлыкала, не то прорычала: — Не будем спорить, дорогой. Конечно же, с Дайаной ничего не случится, пока новая девушка не поверит, что ты стоишь жертвы. Возможно, при столь скверном самочувствии ей лучше не противодействовать тебе на этот раз? Пусть убеждает красотку принять тебя, а не пугает байками о твоих коварных намерениях… — Дония делает то, что должна делать. Как и я. И будет так, пока я не найду королеву Лета. Кинан поднялся, подошел к матери. Посмотрел на нее сверху вниз. Он не позволит себя запугать. Не имеет значения то, что она превосходит его в силе, что она скорей убьет его, чем поможет. Короли не просят, короли приказывают. Пусть сила его ограниченна — всего лишь теплое дыхание против мертвящей стужи, — но он король Лета. Их противостояние длится, и забыть об этом он не позволит. Пока все не кончится. — А я найду ее, матушка. Однажды дева возьмет посох, и твой холод потеряет силу. Бейра отставила бокал, вскинула на него взгляд. — Да что ты? Как же ему это надоело. Кинан нагнулся и взялся руками за спинку стула. — Однажды я обрету полноту силы короля Лета, всю мощь моего отца. Твоя власть закончится. Стужа перестанет расходиться по миру. Прекратятся твои бесчинства. — Кинан понизил голос, чтобы он не дрогнул. — Тогда посмотрим, кто сильнее. Мгновение она сидела молча, не шевелясь. Потом уперлась холодной рукой ему в грудь, нажала легонько и встала. От ее руки во все стороны пополз холодной паутиной иней, сковывая тело льдом, причиняя такую боль, что Кинан не смог бы сдвинуться с места, даже напади на него в тот миг Дикая Охота. — Прелестная речь. С каждым разом все забавнее, прямо как в телешоу смертных. — Бейра поцеловала его в обе щеки, и холод хлынул в глубь тела, напоминая, кто из них обладает полнотой силы. — Поэтому мне так нравится наше маленькое соглашение. Если бы я имела дело с настоящим королем, скучала бы по этим играм. Кинан не ответил. Если он уйдет, появится ли на его месте другой король? Природа не терпит пустоты. Обретет ли этот другой король, не связанный чарами, полноту силы? Бейра твердила: «Хочешь защитить своих подданных — уйди. Уступи место настоящему королю». Но получит ли новый король силу, если он сдастся? Узнать это не было возможности. Как же он ненавидел ее и себя самого за свою беспомощность. Бейра, обдавая ледяным дыханием его губы, заговорила. — Конечно, ты найдешь свою маленькую королеву. А может, уже нашел. Не Сиобан ли? Или Элиза, которую ты встретил пару веков назад… премиленькая девочка. Чудесная вышла бы королева, правда? Кинан вздрогнул. Усилием воли попытался изгнать из своего тела холод, от которого меркло сознание. Он король Лета. Ей с ним не справиться. Но он с трудом держался на ногах. — Представь себе, — добавила Бейра, — что все эти века она была рядом, среди девушек, оказавшихся слишком малодушными, чтобы рискнуть. Чтобы взять посох и узнать… В комнату вошли несколько девочек-лисичек. — Покои для вашего сына готовы, госпожа. — Да, устал мой бедняжечка. Мамочке зачем-то нагрубил. — Бейра тяжело вздохнула, словно и впрямь была обижена. Приподняла пальцем его голову. — Ляжешь сегодня без ужина. В следующий раз будешь вести себя прилично. — Поцеловала в подбородок. — Может быть. В глазах у него потемнело, и он уже не чувствовал, как лисички отнесли его в покои, отведенные Бейрой сыну.