— Скорее подросток, — всхлипнула Мари Клер. — Она одного возраста с двойняшками.
Итак, в семействе Катерс — то есть Каор — есть еще одна женщина. Может, магическая сила досталась ей? Если удастся связать ее с родом Деверо, Черный огонь может загореться вновь…
— Она, наверное, будет жить с вами… — медленно проговорил Майкл.
Мари Клер ответила ему глубоко несчастным взглядом.
— Меня попросили за ней приехать. У нее больше никого нет.
— Разумеется. Она — часть семьи.
— Похороны через два дня… Я полечу утром. — Мари Клер устало вздохнула, прижалась к Майклу, подняла заплаканное лицо и влажными губами прошептала: — Я так рада, что ты сегодня со мной. Сама я бы не справилась.
— Ma chere[4], — ответил Майкл, отводя с ее лба мокрые пряди, — не волнуйся, я о тебе позабочусь.
Все-таки хорошо, что он ее не убил.
Плоть святых и королей
Медом сладким ты запей.
Пусть рекою льется кровь,
Бойтесь клана Деверо!
Под священною луной
Вновь охотимся с тобой.
Мы поймаем на лугах
Сына нашего врага.
Больница Каньон-Рок, Аризона
Холли, закрыв глаза, качалась на легких волнах теплого моря где-то на полпути между сном и явью. Ласковые лучи солнца нежно скользили по лицу… Вот-вот прозвучит мамино напоминание, что пора наносить крем от загара, и Холли послушно потянется к тюбику. Она любила загорать и никогда не пользовалась кремом во время работы в конюшне, успокаивая себя тем, что ковбойской шляпы достаточно, что, конечно, было неправдой.
Восхитительный солнечный свет заслонила какая-то тень. Холли чуть наморщила лоб, но тут же расслабилась — ее руку слегка сжала большая, знакомая ладонь. Холли собиралась сказать: «Привет, пап», однако в полусне-полубреду слова требовали слишком много усилий. Вместо этого она вновь радостно улыбнулась и ответно сжала папину руку, вспоминая долгие годы уважения и любви. Мама всегда говорила, что Холли — папина девочка, но считала, что это хорошо. Детство самой Элизы Катерс больше напоминало кошмар, и она постоянно твердила дочери: здоровая, крепкая любовь и уважение к отцу — едва ли не самый ценный дар в жизни.
— Для девочки ужасно не любить отца, не хотеть быть с ним рядом, так что я рада за тебя, — говорила Элиза, а потом чуть грустно улыбалась и прибавляла: — Это как у того писателя, дети — наша возможность сделать все как надо.
Забавно, мама часто повторяла эти слова, но так и не вспомнила ни имя писателя, ни где она их прочитала. Впрочем, Холли понимала, что мама имеет в виду, и ужасно ею гордилась: несчастливое детство не помешало Элизе стать прекрасным врачом и замечательной мамой. Вот только женой она оказалась не самой лучшей.
Или в ссорах виноват отец?
Об этом можно подумать и в другой раз, а сейчас они вместе смаковали спокойствие и тишину, наслаждаясь драгоценным мгновением. Многие родители не догадываются, что самое главное — быть вместе с детьми, а не впихивать в сутки бесконечное число занятий. Дорогими подарками невозможно откупиться за пропущенные спортивные соревнования и школьные спектакли. Вот и у Тины мама замечательная, все понимает…
Отец отпустил ее руку, и Холли услышала в голове его голос: «Просыпайся, детка».
Вспомнился сон, за воспоминанием пришла паника. В одурманенном мозгу билось слово «живая». Холли понимала, что тянет время, что когда она проснется, ей расскажут о смерти. Кто-то умер…
«Нет, я же не знаю, может, мы все выжили. Конечно, так оно и есть. Со мной не может такое случиться…»
Отцовский голос зашептал настойчивее, и, слыша его «просыпайся», Холли поняла, что звук идет снаружи. Значит, папа жив, он рядом и пытается ее разбудить!
Сердце забилось чуть быстрее, и, несмотря на ужасную усталость, Холли попыталась разлепить глаза. Как будто в падении закружилась голова, затем дернулась левая нога, как иногда бывает на пути между сном и пробуждением. Тепло на лице заставило повернуть голову, чтобы слепящее солнце не било в глаза.
— Холли, просыпайся.
Она подчинилась родному голосу — и зашла криком, который рвался откуда-то из живота и распространялся до самой макушки. Над Холли склонилось лицо отца — месиво отекшей почерневшей плоти: глаза закрыты опухшими веками, нос размозжен лобовым столкновением, на скулах проглядывают хрящи и кости, а подбородок треснул, и половинки нижней челюсти болтаются сами по себе. Изуродованный рот что-то произносил, но Холли ничего не слышала из-за собственных криков. С воплем ужаса она отпрянула и забилась в истерике. Жуткая личина приблизилась, Холли почувствовала болезненный укол в руку, и обезображенное лицо начало медленно оплывать: туго натянутая лиловая кожа сползала со лба и щек, ручейками стекая по скулам и образуя водопады на подбородке; кости отвратительно изгибались, будто восковые. Мгновение Холли смотрела в сплошной черный овал, а затем темная маска внезапно исчезла.
Вместо нее возникло красивое и ухоженное женское лицо с такими же, как у отца, темными сверкающими глазами и большим ртом, окруженное копной таких лее темных непослушных волос. Холли моргнула, не в силах произнести ни слова от подступившей дурноты. Женщина протянула к ней руку, а ее ярко-красные губы сложились в слова:
— Я — твоя тетя.
Холли вновь заснула.
Вместе с отцом она качалась в прекрасном ласковом море, и…
В жизнь Холли Катерс ворвалась смерть.
Из всех участников сплава выжила только она. Мама, папа, Тина и даже их инструктор Райан — все погибли. Холли привезли в больницу неподалеку от Большого каньона, чтобы она могла восстановить силы после переохлаждения и нервного шока, вкололи успокоительное.
«Но я же видела папу… искалеченного…»
Холли унаследовала крепкие нервы от матери, врача «скорой помощи», но жуткое видение глубоко потрясло девушку. Она зажмурилась и, раскачиваясь, заскулила, как умирающий зверь. Во рту стало кисло, желудок сжался, и Холли стошнило. Она вцепилась в тонкое больничное одеяло и зарыдала, отчаянно всхлипывая.
— Ничего, поплачь… Горе нужно выпустить, — наставительно произнес кто-то совсем рядом и потом добавил: — Вколите ей что-нибудь успокоительное.
Проваливаясь в тяжелый наркотический сон, она внезапно услышала хлопанье огромных крыльев. Птица закладывала виражи и спускалась в темный туннель, унося с собой Холли…
