Ярость ведьмы могла сравниться лишь с ее тревогой в тот день, когда в замок с привычным визитом явился епископ из Тулузы и, пребывая в большом волнении, попросил о встрече, дабы поговорить «о различных пренеприятнейших обвинениях в адрес вашего двора».
Дорога из города в соседнюю виноградную долину проходила через владения Каоров. Похоже, какие-то путники, заночевав в лесу, увидели, как Жаннета танцует во славу Богини, и сообщили об этом своему священнику. Поползли слухи. В городе, как в старые времена, Каоров снова стали называть ведьмами.
Часть священников знала правду о Каорах и Деверо, часть — нет. Каждому поколению французских ведьм и колдунов приходилось улаживать отношения с церковью любыми возможными средствами. Катрине достался отчаянно добродетельный христианин, который всем сердцем поддерживал полыхавшие в Европе очистительные костры.
— Не сомневаюсь, что вы, мадам, понимаете мое беспокойство, — говорил ей епископ во время прогулки по великолепному розарию, в земле которого покоился прах Изабо, а прямо на ее останках росла лилия, символ дома Каоров. — Ведь эта мерзость нашла укрытие в вашем доме. Вы пригрели змею на своей собственной, с позволения сказать, груди. — Он покраснел.
— С позволения сказать, бастард моего мужа — это моя забота.
Пожилой священник предостерегающе поднял палец.
— Душа всякого христианина есть забота церкви Божьей, дочь моя.
В итоге Катрина уступила, хотя страшно разозлилась. Она лично обвинила Жаннету в ведовстве, заявив, что видела, как та летает на метле. Когда епископская охрана вытаскивала визжащую девушку из башни, здесь уже и в помине не было ничего, что могло бы навести на мысль о колдовстве: на стене полупустой комнаты висело распятие, рядом стояла фигурка Мадонны. Из замка к тому времени исчезли и личный алтарь жрицы, и все кровавые пятна, оставшиеся после многочисленных жертвоприношений.
Пандиона тоже пропала. Она объявилась лишь в день, когда Жаннету вывели во двор Тулузского собора и привязали к столбу. Птица кружила в дымных потоках горячего воздуха, глядя, как надежды Катрины снова превращаются в пепел.
Веселиться повод есть —
Враг отведал нашу месть.
Смерть повсюду разнесло
Соколиное крыло.
Стон врага для нас услада,
Смерть врага для нас награда.
Злобный сокол когти точит,
Бедствия врагам пророчит.
ЖЕРО
Остров Авалон
— А ты еще поживешь, mon frere sorcier[4], — неизвестно откуда прозвучал голос.
Жеро попробовал открыть глаза, но не смог: мешала тугая повязка. Пошевелиться тоже не получилось; двигается тело или вообще не отвечает приказам, нельзя было понять из-за страшной боли. Агонизировало все его существо.
Майкл, отец юноши, когда-то любил дискутировать с одним своим другом-колдуном на тему вечных мук, придерживаясь распространенной точки зрения, согласно которой жертва через некоторое время перестает чувствовать пытки. Любое ощущение, будь то блаженный экстаз или страшное жжение, которое сейчас мучило Жеро, через некоторое время теряет смысл, так как тело перестает на него реагировать.
Он чудовищно ошибался.
«Боль живет только в сознании. Но мой мозг давно сгорел. Я уничтожен полностью, весь до последней частицы».
«Холли, — в отчаянии звал Жеро, — спаси меня. В твоих силах прекратить эти муки».
Он мечтал о ней даже в бреду. Закованный в кандалы пленник служил наживкой. Жеро и раньше упрашивал девушку держаться подальше, а сейчас тем более не стоило отказываться от своих слов: Деверо собирались убить ее.
«У Холли больше шансов выжить, если Илай погиб. Конечно, Фантазм вынес его из пламени, но все же молю Бога, чтобы Черный огонь убил его… быстрее, чем убивает меня. Он — плохой человек, но он — мой брат. А я никому не пожелаю такой боли».
— Ты еще поживешь, — снова раздалось над ухом.
Этот голос, бессмертная часть души Жеро, был ему знаком: он принадлежал Жану, наследнику дома Деверо в те времена, когда Каоры сожгли замок колдунов со всеми обитателями.
— Я тоже не умер. — Шепот раздавался прямо в голове. — Все думали, что огонь уничтожил меня, но нет: я тайно скрылся вместе с небольшой группой последователей и не давал о себе знать. Наследники продолжили мой колдовской род сначала во Франции, потом в Англии, затем в Монреале и, наконец, на Диком Западе. Выживешь и ты, чтобы уничтожить мою любовь. Ты убьешь Изабо. Упокоится она — через отмщение упокоюсь и я.
— Ты будешь жить, — произнес те же слова уже другой голос, на этот раз настоящий, — и поможешь своему отцу свергнуть моего.
«Джеймс! Наследник ковена Муров, сын сэра Уильяма, главы Верховного ковена. У нашей семьи тайный альянс с Джеймсом».
Впрочем, так было до того, как Жеро сгорел в Черном огне. Чтобы вернуть сыну жизнь, Майкл отдал его в услужение сэру Уильяму. Едва сделка совершилась, глава Верховного ковена обернулся отвратительным демоном.
«Неужели он дьявол? Неужели отец спас меня, договорившись с самим Сатаной?»
Боль внезапно ослабла, и Жеро облегченно вздохнул.
— Неприятная штука этот Черный огонь, — сказал Джеймс. — Вот поэтому мы и хотим узнать его секрет. Тогда Верховный ковен наконец разделается с тупыми ведьмами из Материнского ковена.
Вот так неожиданность: Жеро нисколько не сомневался, что тайну Черного огня отец уже отдал. Сэр Уильям не оставил бы его с таким козырем на руках.
— Не забывай — я читаю твои мысли, — протянул Джеймс и сообщил новость еще более удивительную: — Только вышла промашка. Майкл больше не может вызывать Черный огонь, и мы не знаем почему. Мое мнение такое: для заклинания нужны трое Деверо — он, ты и Илай. Колдовство без тебя не срабатывает. Отец думает, что я ошибаюсь и все дело в этой стерве Холли, которая нейтрализует магию и поэтому должна умереть. Ну а ты, Жеро? Ты убьешь ее, если я прикажу? Ведь мы либо союзники, либо враги. Когда тебе станет лучше, вы трое создадите для меня Черный огонь.
«Илай жив, — подумал Жеро с радостью и одновременно с досадой. — Мне, оказывается, не все равно, что с ним. Вот они — кровные узы. А уж если кровь колдовская…»
— Сядь, — скомандовал Джеймс.
Тело пленника задрожало от прилива магической энергии. Обожженная плоть начала срастаться, спекшиеся вены раскрылись, с легких и сердца исчезли рубцы, дыхание стало свободнее. Вместе с воздухом Жеро втягивал мерцающий свет, который протекал по нему от макушки до пят и выходил наружу с каждым выдохом. Словно от наркоза закружилась голова, боль исчезла почти полностью.
