Во власти (не)любви (СИ) - Аваланж Матильда

Химия… Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что там творится.

Слишком сложно, святая дева, слишком сложно в этом диком месте! Сложно жить по строгому распорядку дня, когда до этого ты была сама себе хозяйка… Сложно молчать и опускать взгляд, когда раньше могла позволить себе говорить кому угодно и что угодно… Сложно слушать уничижительные разговоры пестуньи Магды вместо восторженных речей влюбленных поклонников… Сложно носить уродливое клетчатое платье из бумазеи после шикарных туалетов из шифона и шелка… Сложно есть липкую овсянку после изысканных блюд самых роскошных ресторанов Предьяла…

Холодной! В здешней столовке она всегда подавалась холодной, как заиндевевшее сердце пестуньи Магды…

Сложно поверить, что Сортировочный центр, в котором она, обожаемая, с детства балованная дочка главы вампирского клана, оказалась, реальность, а не какой-то дурной сон.

Спальней женщинам, которых в Догме презрительно именовали юбками, служила большая казарма с окнами, расположенными под самым потолком, так, что до подоконника можно было дотянуться, только привстав на цыпочки. Никаких кроватей — тюфяки были разложены прямо на полу, а наутро их следовало аккуратно скатывать, иначе можно было получить от надзирающей пестуньи пару ободряющих ударов электрошокером. Хорошо еще, Джине досталось место около стены, а не у самого входа.

Вернувшись в спальню, она сразу обратила внимание на нездоровое возбуждение, царившее среди женщин, а затем увидела и причину этого возбуждения. Агнешка, которая отсутствовала несколько дней, и тюфяк которой находился в проходе, вернулась…

Вот только мало что осталось от экстравагантной синеволосой феи, посмевшей при всех нагло спорить с самой пестуньей Магдой… Голова девушки была обрита налысо, уши, в которых ранее красовались тоннели, неаккуратно заштопаны нитками, лицо и руки Агнешки украшали многочисленные синяки и кровоподтеки. Девушка выглядела так будто из-за жуткой болезни резко сбросила килограмм двадцать, но главное — затравленное выражение, которое поселилось в ее глазах, куда бы она не посмотрела.

Соседка Джин что-то негромко говорила всхлипывающей Агнешке, сжавшейся на своем тюфяке, пытаясь приободрить ее, но, видимо, получалось это слабо.

Джина знала, что ее соседку, невысокую миловидную брюнетку с раскосыми глазами и чуть оттопыренными ушами, зовут Ирена… И присматривалась к ней — девушка была здесь уже давно, и, наверное, могла рассказать кое-что, чего Джина не знала. К тому же, в отличие от некоторых Ирена не истерила, не пыталась качать свои права, или как кое-кто подлизываться к пестуньям, и это подкупало. Сколько раз Джин хотела заговорить с Иреной, но ее останавливала боязнь, что соседка, с виду такая разумная и располагающая к себе, может оказаться шпионкой. В том, что пестуньи имеют среди девушек своих наушниц, Джина даже и не сомневалась. При тотальном контроле, который царил в Сортировочном центре, это было само собой разумеющимся — очевидно же, что пестунья Магда хотела знать все — от того, в какую секунду у той или иной юбки пришли месячные, до того, кто из девушек обзывал ее старой сукой, когда пестуний рядом не было.

— Мы все здесь… Мы все ничтожества, недостойные даже отряхивать прах с их ног!

— проговорила вдруг Агнешка, оглядывая большими чистыми глазами рискнувших, несмотря на запрет собираться в группы, приблизиться к ней. — Мы думали, что можем быть с ними на равных… Ничтожные безмозглые дуры! Курицы! Тупородки несчастные!

Последнее предложение она выкрикнула, с неожиданной злобой глядя на окруживших ее девушек.

— Да, видно, ведьма провела с ней нешуточную работу, — с горечью проговорила Ирена, обращаясь скорее к самой себе, но Джина стояла рядом и услышала.

— О ком она? — рискнула негромко спросить.

— О ком? — Ирена покачала головой. — Конечно же, о мужчинах. Пестуньи хорошо умеют вдалбливать мысль об их превосходстве в головы юбок, которые посмели в этом усомниться.

— Скорее бы сортировка, да? — продолжила Агнешка и резкий переход в ней от злобы к нездоровому энтузиазму пугал. — Хочу стать чернавкой и прислуживать своему господину! Я уже решила, что сделаю, как только его увижу! Слушайте! Чтобы доказать мою преданность ему, я сразу же встану перед ним на колени и поцелую его обувь! Тогда он поймет, что я признаю свою ничтожность перед ним и всем сердцем готова служить ему!

Целовать ботинки господина? Черт… Что проклятые пестуньи сделали с несчастной, что она говорит такие унизительные гадости?

— У Догмы очень широкий арсенал методов убеждения тех, кто не согласен с ее политикой, — будто прочитав ее мысли, Ирена вскинула на Джину большие зеленые глаза. — Можешь мне поверить.

Это был какой-то мимолетный момент связи, которая установилась между ними, и она подумала — сейчас или никогда.

— Что за сортировка? — выпалила Джин, пользуясь тем, что внимание остальных было отвлечено на в красках размечтавшуюся о том, как она будет служить хозяину, Агнешку. — Почему все говорят о фартуках?

Торопливый ответ Ирены не заставил себя долго ждать.

— Юбки получают от пестуньи Магды фартук, и от того, какого он цвета, будет зависеть, кем ты станешь в доме мужчины, к которому отправишься сразу после сортировки. Серый фартук — значит, чернавка и будешь убираться в доме. Голубой

— утроба, станешь рожать ему детей. Желтый — мессалина, которая ублажает господина в постели. Тут, видишь ли, каждому мужику для полного удовлетворения всех его потребностей положено три бабы. Патриархат, мать его!

Джина прикусила костяшку пальца. Она, конечно, догадывалась, что ничего хорошего ее не ждет, но это звучало слишком страшно, чтобы быть правдой.

В коридоре послышались тяжелые шаги надзирающей пестуньи и девушки, а вместе с ними Джин и Ирена, врассыпную бросились к своим тюфякам. И все-таки в торопливо-испуганной суматохе, прежде чем притвориться спящей, Джин успела задать еще один вопрос:

— A если на сортировке дали не фартук, а передник?

— Значит, ты совсем конченная и дорога тебе на химические заводы. А там через полгода превратишься в уродину, а через год сдохнешь.

Плотно сомкнув веки, Джин сжалась на холодном тюфяке, а в ушах у нее звучал не стук сапог пестуньи, которая выхаживала между рядами в поисках беспорядка, а голос эскулапа Круля.

Даже не надейся на фартук на сортировке! Получишь передник и сгниешь на заводах!

Не надо было разговаривать с ним в таком уничижительном тоне! Всем своим видом показать самоуничижение и покорность… С улыбкой надо было дать себя лапать, показывая необыкновенное удовольствие и готовность послужить мерзкому эскулапу…

Надо было дать?!

ГЛАВА 5.1

Это осеннее утро выдалось солнечным, но холодным, и девушки отчаянно мерзли в своих черных платьях с отложными воротниками, но никаких накидок или курток для них предусмотрено не было. Рукав «три четверти» не доставал до запястья и Джина потерла закоченевшие ладони, стараясь отогреть их.

Их выстроили в идеально ровные колонны на лужайке за Сортировочным центром, прямо перед трибуной, за которой, благостно улыбаясь, стояла пестунья Магда. За ее спиной, как пики, торчали флаги Догмы с повисшими знаменами. Легкому ветерку не под силу всколыхнуть тяжелый кроваво-красный бархат с вышитыми на нем щитом и копьем, но на этом ветерке трепетали свисающие завязки разноцветных фартуков, аккуратные стопочки которых возвышались на трибуне. Серая стопка для чернавок, голубая для утроб, желтая для мессалин, и совсем небольшая черная стопа передников тем, кто после сортировки отправится на заводы.

Все это отвратительно, и Джин с огромным трудом удается сдерживать бурю эмоций, которую поднимает в ней происходящее. Бессилие, злоба, испуг, возмущение, отчаянье, унижение и гнев. Яростный, безудержный, неукротимый гнев! Ее, Джину Моранте, привели сюда как какую-то бессловесную скотину, чтобы так запросто распорядиться ее будущей судьбой, которая в любом случае будет омерзительной и постыдной!