Глава 2, в которой героиня читает лекции и слушает нотации
— Вовочка, покиньте аудиторию! — за окном гремел трамваями солнечный май, и ругаться с учащимися совсем не хотелось, но жизнь не оставила мне другого выхода.
Вот если бы Буся подсуетилась, если бы сходила на поклон к директору облОНО, тогда да, тогда можно было бы повыпендриваться, покачать права, а так… Кому я нужна в этом Мухосранске, прости меня, Господи, за то, что я так о Парыже.
— Марьиванна, я больше не буду! — заголосил на галёрке Вовочка, одним своим присутствием напоминая мне о том, почему я так не люблю эту группу. Ну, где это видано: два героя одного анекдота в совершенно не анекдотической ситуации! Жуть.
Группу не люблю, аудиторию, окна которой выходят на пьяный от зелени сквер, в центре которого мальчик пытается то ли задушить, то ли изнасиловать лебедя, ненавижу, а жизнь свою презираю. Я бы хотела летать, как птица, под облаками, разрезать небо сильным крылом. Хотела бы спускаться с аквалангом в самую тёмную расселину океана. Хотела бы заглянуть в пылающее жерло вулкана… Но я только училка мировой литературы, и каждый вверенный мне студент ложил на эту литературу с прибором, несмотря на мои старания и рвения.
Поэтому сегодня мне не хотелось читать лекцию, мне изо всех своих постстуденческих сил хотелось рвануть туда, если не на помощь мальчику, насилующему лебедя, то хотя бы в подмогу всем тем, кто довольно развалился на стоящих вокруг фонтана скамеечках. Но вместо этого я сидела тут и хмуро взирала на воробья, издевающегося над моими страданиями радостным писком, и кожей чувствуя взгляд нагло лыбящегося Вовочки И.
— Почему И.? — спросила Ленка, когда я рассказала ей про этого типчика.
— Демоны, — я пожала плечами. — Кто их поймёт. Сказал, что имена в их роду — это родовая тайна.
— Подожди-подожди! — Ленка громко рассмеялась, вспугнув парочку толстых голубей, лениво попрошайничавших в единственном в Парыже кафе, где подавали натуральный кофе и где мы с моей лучшей подругой обычно встречались. Ну, в смысле, встречались, когда она приезжала навестить меня в моём Парыже. — Так Вовочка — это что? Это…
— Фамилия, что же ещё, — ответила я, ни на секунду не разделяя её веселья. Вовочка был моим личным крестом, упырём и вообще кровопийцей. Начиная с первого сентября и заканчивая сегодняшним сочным маем.
— Вовочка, я повторять не буду, — я поправила на носу очки и, оторвавшись от созерцания лохматого воробья, перевела взгляд на парня, — пойдите вон, либо я вынуждена буду позвать директора.
Аудитория взорвалась привычно громким хохотом, а я поморщилась от внезапно обострившейся зубной боли (Ох, давно пора было выдрать этот зуб мудрости ко всем чертям собачьим), потому что директором в нашем техникуме был не кто иной, как Чапаев Василий Иванович. Чапай для своих. Ну, так получилось.
Всё та же Ленка утверждает, что в нашу богадельню людей принимают исключительно на конкурсной основе: типа, кто лучше подходит на звание «герой анекдота месяца». Ей легко говорить, она хотя бы работает в городе, а не в моём Муходрищенске, от которого до любого населённого пункта, где есть супермаркет, бассейн или хотя бы парикмахерская, надо семь лет на оленях через тундру добираться.
Распределение, будь оно неладно! Оно и принципы моей Буси, которая отказалась идти на поклон к директору облОНО. Вот и приходится теперь страдать душой и телом в долбанном Парыже.
И если вы не знаете, то Парыж — это не столица Франции, произносимая мною с некоторым пренебрежительным прононсом, это название того чудесного местечка, где и находится наш Международный техникум культуры, туризма, сервиса и спорта, в народе именуемый просто Кулёк.
— А напомните-ка мне, учащийся Вовочка И., — со студентами, как в дрессировке собак — и это я не про метод кнута и пряника, а про авторитет: один раз слабину дашь, и уважать тебя не будут уже никогда, — вы же в нашем техникуме по направлению учитесь, да? По направлению, не моргайте, я в директорате справлялась, ещё когда вы ко мне на зачёт восемь раз приходили… Так вот, напомните-ка мне, дорогой мой Вовочка И., что там вам за отчисление светит?
— Марьиванна!
— Вы меня своим хихиканьем сегодня так достали…
— Так это не я, Марьиванна!! — Вовочка уже откровенно скулил. — Это ж Петька новый анекдот нарыла…
Действительно, было бы странно, если бы в нашем дурдоме не было Петьки. Петры Виховой, потомственной зарегистрированной ведьмы, которой до инициации оставалось всего семь месяцев, и поэтому теперь ей был сам чёрт не страшен.
— Если вы считаете, что анекдот «Любишь Кафку? А как же, особенно гречневую!» смешной, так либо выходите к доске и зачитывайте мне ваш реферат по означенному выше автору… Вы, кстати, какой роман в итоге выбрали, «Замок» или «Процесс»?
Вовочка помрачнел.
— Либо убирайтесь вон и на экзамен можете не приходить.
— Мария Ивановна, вы же несерьёзно! — мой личный кошмар вздохнул и упрямо нахмурился. — Это вы мне так за то, что я Гюгу вашу не читал, мстите?
— Гюго, Вовочка! Виктор Гюго!
— Да какая разница! — искренне недоумевал мой нерадивый студент. — С меня братан за недопуск шкуру спустит!
При мысли, что где-то там, на просторах Вселенной, есть ещё один Вовочка, Вовочка-старший, мне стало откровенно нехорошо.
— Вас же саму потом совесть замучит, — не унимался мой мучитель. — Совесть и кошмары.
Я вздрогнула и с шумом захлопнула журнал.
На тему кошмаров я никогда не шучу, потому что не понаслышке знаю, что такое спать с включенным светом. Знаю, как дрожат руки, когда ты, вырвавшись из скользкого сонного тумана, трясущимися пальцами пытаешься удержать пузырёк с успокоительным, знаю, каково это, когда слова «спокойной ночи!» вонзаются в твой мозг, словно раскалённые иглы.
— До моей совести и кошмаров вам, Вовочка И., не должно быть никакого дела!
— Да я же…
— А если всё-таки есть, то я вам напомню, что трансляция принудительных кошмаров лицам демонического и не демонического происхождения карается ссылкой на нижние этажи. У вас для этого специально обученные медиумы есть!
— Мариванна! — взмолился мальчишка. — Да я же образно! Для красного словца! Ну, хотите, я прочитаю этих Униженных!
— «Отверженных», — вяло исправила я, вдруг почувствовав усталость. — «Униженных и оскорблённых» Достоевский написал, которого вы тоже, видимо, не читали…
Захотелось плакать. Ну, что я за преподаватель такой безрукий, что у меня никто ничего не читает?
— Их, — суетливо согласился Вовочка. — И даже «Собор»… э-э-э… я забыл, какой там матери… Марья Ивановна, ну, не обижайтесь. Я же в сценаристы всё равно не пойду, я ж технарь-менталист… Зачем мне всё это?
— Для общего образования, — я вяло повторила уже многократно озвученный аргумент. Такое ощущение было, что я холодную манку ковыряю: и выкинуть жалко, и есть уже невозможно. — Чтобы отличать кашку от Кафки, чтобы понимать, о чём шутит так трепетно выделяемая вами пани Вихова.
Петька довольно зарделась, а Вовочка потупил глаза и пробормотал:
— Я прочитаю, честное слово.
А потом вдруг вскочил на ноги и выкрикнул:
— Именем рода клянусь!
Только этого мне для полного счастья и не хватало!
— Сядьте уже, — я махнула в его сторону рукой, толком не зная, чего я хочу больше: заплакать или рассмеяться. Настроение было испорчено вконец. Теперь, хочешь или нет, а со старшим Вовочкой придётся общаться: не каждый день демон разбрасывается такими клятвами, уж я-то знала. Вообще не надо было сегодня идти на работу. Позвонить Чапаю, сказаться заболевшей и не идти. Уж если день начался с того, что у тебя убежал кофе, ничего хорошего этот день принести уже не сможет.
С другой стороны, может всё обойдется? Может, брат моего кровопийцы окажется вежливым и милым, для демона, мужиком, войдёт в моё положение, поймёт, что никаких клятв я из его кровника не вытягивала — ни шантажом, ни хитростью, ни как бы там ни было ещё. Может, Вовочка-старший приструнит Вовочку-младшего, и последний, наконец, прочитает весь список литературы. Ну, или хотя бы Кафку…
