Натуральный обмен, мы такое, помню, в школе проходили. А потом в девяностые выучили еще раз вместе с красивым иностранным словом «бартер».
Так что я не просто теряла время и переводила зря выловленных моим белобрысым поставщиком руконогих, не тратила деньги впустую, а обзавелась вполне приличным количеством нужных вещей.
Даже удачно, что у меня теперь не только Крон, но и одиннадцатилетний поставщик со своими мелкими сестренками. Потому что дрова, мука и пиво — то, что чаще всего приносят на обмен соседи, — это, конечно, хорошо, но мало. В смысле, для нормальной торговли мало: чтобы делать хороший оборот, надо иметь более широкий ассортимент. Просить у соседей новую юбку для себя — это слишком. Вещи здесь, в эпоху ручного труда, стоят дорого, особенно когда на них ушло много материала и работы, потому что они пошиты на взрослого человека. А вот на ребенка…
Ну да, ну да. С Янем я тоже вполне наладила натуральный обмен, правда, пришлось поторговаться и немного поскандалить, мальчишка сначала не соглашался. Пока я на пальцах не разложила мелкому простую арифметику. Полотняное платье соседской дочери, из которого она выросла, если его сдадут в лавку старьевщика и он придет его купить туда, подорожает минимум на медяк: лавочник накинет сверху свою долю. А если он возьмет его в обмен на руконогих, то оно обойдется дешевле на два медяка, потому что жареные морепродукты в розницу стоят дороже, чем сырые и оптом. Платье-то нам принесли именно в расчете на ценность готового продукта. Хорошее, из плотного льна, с крепкими ровными швами, а пятна… Крон отстирает, он обещал.
И я свою долю, так и быть, не буду накручивать.
Слава брюкве, уяснил. Так что дело пошло на лад: мы азартно менялись с ним на те самые дрова, на лепешки, которые я пекла из бартерной муки, на куриные яйца, которыми разок расщедрилась наша квартирная хозяйка. Да и мало ли еще мелочей?
Честно говоря, уже на третий день я начала втихаря переплачивать. Да, моя практичность никуда не делась, но… но это дети. Даже не подростки-поварята в замке, они совсем маленькие, несмотря на показную боевитость и настоящую самостоятельность. И жилось им после смерти отца ой как несладко.
Я потихоньку-полегоньку выведала у самого мальчишки и у местных сплетниц довольно банальную и грустную историю. Отец мелких был не местный, приехал лет пять назад откуда-то с севера, привез молоденькую жену, две корзины немудреного скарба и двух детей. Третью уже здесь сделали.
Деньги у них были, хватило на маленький дом, лодку и вступительный взнос в артель рыбаков. Да вот только не слишком оказался приспособлен северный организм к здешним условиям. Зимы хоть и без морозов, а сырые, с промозглым стылым ветром. Про нормальную теплоизоляцию тут знают смутно, отапливаются жаровнями. Это когда костер горит во дворе, а угли из него потом насыпают в эту самую железную фигню, которая стоит в комнате. Так себе метод, хотя позволяет обходиться без дымоходов и почти без копоти на потолке.
Короче говоря, худенькая северянка сдалась первая: после третьих родов подхватила простуду и сгорела, не дожив до весны. Мужик едва с ума не сошел, но все же пытался детей вытянуть, пока не сгинул в бурю.
Ну и… ну и все. Дети остались никому не нужны, родни у них тут не было, да и с виду они чужие, непривычные. Белобрысые, белокожие. Подозрительные. А для кого и привлекательные…
Не по годам сообразительный Янь не зря и сам стерегся, и сестер сторожил, не разрешая никуда выходить из дому. Ракушки близко. Как ни гадко об этом думать, а тамошним воротилам найдется куда пристроить трех симпатичных светловолосых детей.
— Слышь, поставщик, — я сунула сидящему на полене мальчишке еще одну лепешку с завернутыми в нее кольцами кальмара, — вопрос у меня к тебе. Точнее, два вопроса.
— М-м? — Дите лопало как не в себя, и — мне ли не знать, как моя еда действует на неподготовленного клиента? — пацан был сейчас предельно расслаблен, готов к сотрудничеству. — Фафие фва?
— Ты не знаешь, где в городе можно купить горькие бобы? Так, чисто случайно. А второй поважнее. В твоей халупе сколько комнат?
Глава 11
До конца первого месяца в городе оставалось меньше десяти дней. С одной стороны, это радовало: подготовка к переезду в маленький домик на самой окраине шла полным ходом и не так жалко будет впустую потраченных медяков, если съедем раньше срока. Понятно же, что госпожа Магнолия лучше съест сырого осьминога из моих ежедневных закупок, чем вернет деньги.
А с другой стороны, деньги таяли с пугающей скоростью, не слишком при этом приближая заветную цель: эксклюзивную шоколадную конфету для мамки Берты.
Про горькие бобы Янь предсказуемо ни брюквы не знал, ему хватило шокирующей новости о том, что половину его халупки можно сдать за живые деньги или за ежедневное меню.
Когда я это предложила, пацан сначала категорически отказался и сбежал. Следующим утром он уже был не просто насуплен, но и прилично задумчив.
Я не давила, все, что нужно, сказала в первый раз: мы запросто можем сообщить соседям, что к детям приехали дальние родственники с севера, все поверят. У троицы появится стабильный и безопасный доход. Небольшой, конечно, доброта добротой, но платить за угол в халупке на краю мира столько же, сколько за комнату с отдельным двориком в приличном квартале, глупо и подозрительно. Бесплатный сыр бывает только в мышеловке, Янь это знает лучше меня и, если бы я предложила такие условия, отказался бы точно.
А так — вон, думает. Лоб морщит под выгоревшими волосами, давно, кстати, не мытыми. Торчат сосульками в разные стороны, слиплись от морской соли.
— Ты тут ляпнула, — пробухтел он, передавая мне по счету очередную партию головоногих, — что как раз будет кому за девками присмотреть, когда я до рассвета на острова уплываю. А откуда мне знать, — и зырк на меня из-под сосулек отчаянно злыми глазами, — что вы не затем подбираетесь?! Вернусь, а вас с девчонками след простыл, ищи свиста в Ракушках!
Он шмыгнул носом и яростно засопел, упихивая очередного морского гада в мою корзинку так, чтобы можно было крышку закрыть.
— Янь, ты ж не дурак, — спокойно вздохнула я, задавив в себе желание погладить мальчишку по голове. Его сейчас погладь, ага. Как раз о сосульки-колючки и уколешься, так воинственно они встопорщены. — Зачем для этого у тебя угол снимать? Хотели бы украсть девчонок и нажиться — пришли бы в любой день на рассвете. Тебя дома нет — я точно знаю, в какое время. Девчонки со мной знакомы уже, дверь откроют. Вернешься ты с осьминогами, и что?
Маленькая дочерна загорелая рука на крышке корзинки сжалась так, что тростниковое плетение затрещало, а костяшки пальцев побелели. Кажется, я озвучила его главный страх.
— Вот так вот. Мне просто у бабки дорого снимать и неудобно, — еще спокойнее пожала плечами я. — К тому же девчонки у тебя сообразительные. Смогут помочь с чисткой или за котлом присмотреть, где эти гады варятся. Ну и вообще — на подхвате. Тебе что, медяки лишние? Нет? Вот и мне. Я на вас прилично сэкономлю, понятно?
— Да… — Пацан шмыгнул носом и отпустил слегка покореженную несчастную плетенку. — Ладно… вроде не врешь. А когда? Переберетесь-то? Барахла ж у вас еще… куда складывать? Места маловато.
— У тебя там позади дома пустырь, — выразительно фыркнула я. — Места — завались.
— И в первую же ночь все стащат благодарные соседи, — ехидно парировал маленький засранец. Он заметно успокоился и приободрился. — Полтора медяка с тебя за сегодняшний улов. Гони деньгами, мне кой-чего для рыбалки купить надо, и вообще.
— Держи. — Я быстро отсчитала ему три самые мелкие медные чешуйки, каждая достоинством в полмедяка. — Забор поставим. Крон прямо сегодня придет и займется. Дел на один день.
— Из чего? — снова съехидничал мальчишка, деловито осматривая свое плавательное корытце и ковыряя пальцем наметившуюся в дереве длинную трещину.
