Что-то, чему я, как ни старалась, не могла ни придумать, ни подобрать название. И глотала рвущиеся с языка крики, прикусив щёку изнутри отросшими клыками.
Это было страшно. Страшно слышать надрывный, надломленный рёв зверя, гулким звоном отдающийся в моей голове. И больно. До горячих слёз, стекающих по щекам, до истошно колотившегося сердца. Но Кхатки было плевать.
Она пела. Она смеялась. Она творила свою волю, как хотела и как могла. Она кружилась в странном, диком, изломанном танце, и шептала-шептала-шептала…
- Глупый зверь… Сильный, глупый зверь… Ты выбрать свой путь. Я помочь тебе. Они прийти, Патра. Рано или поздно, поздно или рано… Что делать будешь, а?...
Когти отпустили меня, сильным толчком в грудь роняя на землю. Окровавленные пальцы мазнули по груди и лбу. И прежде, чем я потеряла сознание окончательно, я услышала тихий, хриплый смешок над самым ухом, чувствуя холодное, мёртвое дыхание на собственном лице.
- Что делать будешь, а Патра? Они прийти… Рано или поздно, поздно или рано. Что выберешь, дочь Чёрной Смерти,, а? Кхатки посмотрит. Кхатки узнает. Кхатки посмеётся…
Я не видела, как туман мягкими нитями, крепкими объятиями укутал чуждую сущность. Не слышала яростного медвежьего рыка, вспугнувшего почуявших кровь падальщиков, круживших вокруг поляны. Не почувствовала, как пресс чужой силы исчез, истлел в ночной тишине, вместе с резко замолчавшим барабанным боем.
И не видела, как над поляной заиграло самое настоящее северное сияние, расцвечивая тёмный лес жидкой палитрой ярких цветов.
Глава 14
Мягкое марево забытья ворочается плотным, тугим комком. Оно оплетает меня, поглощает в себе. Пронизывает, не оставляя и шанса на то, чтобы ускользнуть. Медленно, размеренно стучит сердце, отдаваясь гулким эхом где-то там, в пустоте.
Там, где раньше было что-то большее, чем я.
Я хочу дёрнуться, хочу шевельнуться, хочу вырваться из плена мутных образов и пугающих знаний. Но моё тело сковано, связано по рукам и ногам. Оно – непослушное, тяжёлое, чужое. Оно больше, чем я помню и где-то на самом краю сознания я со вздохом понимаю, что придётся учиться заново.
Учиться всему. Но…
Хлёсткий удар обжигает щёку. Он заводит моё глупое сердце с нуля до двухсот ударов в минуту, разгоняет адреналин и дикую, животную ярость по венам. И прежде, чем я успеваю это осознать, моё тело действует на голых, ничем не прикрытых инстинктах.
Чтобы с громким, злым, глухим рыком впиться когтями в беззащитно подставленную шею. Тут же разжимая пальцы и отшатываясь в сторону, падая на спину и отползая по полу к стене. Широко раскрытыми от ужаса глазами глядя на зажимающего глубокие раны Сэма.
- Ты…
Из горла вырывается сиплый хрип. Кислорода катастрофически не хватает, лёгкие горят огнём. И я задыхаюсь, я кричу дико, надрывно. Я выгибаюсь на голом полу, разбивая когтями крепкие, толстые доски. В нос шибает запахами, острыми, нестерпимыми, пряными, оставляющими металлический привкус на языке.
А в голове бьётся одна и та же фраза, повторяемая низким, шипящим шёпотом: «Глупый зверь… Глупый-глупый зверь…».
- Что с ней?! – Сэм хватает меня за руки, пытаясь удержать, пока тело выгибается в очередной, нечеловеческой судороге.
Я дёргаюсь, пытаюсь вырваться, огрызнуться. Я бью ногами, в попытке ударить жалкого человека, рычу и скалю клыки. И замолкаю, резко внезапно, тяжело и шумно дыша. Напряжённо прислушиваясь к чужим, мягким шагам, приближающимся ко мне. До той поры, пока их обладатель, высокий, мощный зверь, не окажется опасно близко ко мне. Подойдя для того, чтобы вздёрнуть за шкирку жалобно мяукающий комок.
Держа когти в опасной близости от тонкой шеи ребёнка.
- Не-е-ет! – я не замечаю, что это мой крик. Не слышу его, пока грудь не раздирает от боли, от потребности взять в руки, прижать к себе.
Потребности ощутить ту тонкую, едва заметную нить связи, принадлежности, что тянулась к беспомощно барахтавшемуся в чужой хватке котёнку.
Я не осознаю это до конца, не понимаю, что происходит, когда одним ударом когтей откидываю прочь мешающего мне человека. И бросаюсь вперёд, одним слитным плавным движением. Сбивая с ног довольно ухмыляющегося блондина, запуская когти в его бок и выдирая слабо мяукающего кутёнка из его разжавшихся пальцев.
Чтобы в следующий миг отскочить назад, прижимаясь спиной к стене, скаля клыки на чужаков и потираясь щекой о загривок тихо урчащего котёнка, спрятавшего морду на моём плече. Кожей ощущая, как что-то там, в голове, в душе, в груди встаёт на место, с тихим щелчком завершая меня. Делая меня…
Цельной. И моргнув, я уже осмысленным, растерянным взглядом уставилась на всё ещё валявшегося на полу, ухмыляющегося Михаила и Сэма, с трудом поднявшегося на ноги и опирающегося рукой на подлокотник дивана.
- С возвращением, - прогудел медведь, перекатившись и встав с пола. Встряхнувшись совсем по-звериному, он довольно прогудел. – Рад вновь видеть тебя, Реджина.
Язык был как наждак, горло сдавило спазмом. Пришлось пару раз сглотнуть, прежде, чем я смогла выдохнуть, медленно сползая по стене вниз и машинально гладя урчащего Ремуса:
- И я… Рада, что вернулась.
Закрыв глаза, я прижалась щекой к мягким, светлым волосам. Даже не заметив, когда маленький котёнок пантеры в моих руках перетек в человеческую форму. И теперь цеплялся тонкими, маленькими пальчиками за мои волосы, тянул их на себя и прижимался все крепче.
- Это было жестоко, - глухо проговорил О’Рурк чуть позже, сидя на стуле и наклонив голову вперед. Я осторожно, пересиливая инстинктивную брезгливость, осторожно обрабатывала рваные раны на его шее.
- Нет, - флегматично откликнулся Михаил, развалившийся на диване с планшетом и листавший на нём какие-то документы.
- А если бы ребёнок пострадал? – ирландец поморщился и дёрнулся, стоило мне нажать на края ран чуть сильнее, обрабатывая их ватой, смоченной в лекарстве. – Айш, Редж!
- Прости, - тихо вздохнула, пытаясь отвлечься от запаха крови, витавшего в воздухе. – И нет. Это было не жестоко, это было… Необходимо.
- Почему?
Я промолчала, не зная, как объяснить то, что знал каждый верзверь, знал на инстинктивном уровне. И слабо, благодарно улыбнулась, когда Михаил спокойно ответил вместо меня:
- У каждого из нас бывает такое состояние. Состояние амока, настоящего животного безумия. Когда действуют только инстинкты… И ничего больше. И выйти из этого состояния можно лишь устроив кровавую бойню… Или замкнув на одном из ключевых желаний. В случае с Редж – инстинкте защиты ребёнка.
- Наша… Связь, да, - глубоко вздохнув, я отошла к дивану и села на самый край, обхватив себя за плечи. – Разорванная связь со стаей, она… Выбила меня. Вывернула наизнанку. Я потерялась и… Только Ремус смог меня вытащить обратно.
- И всё же, это было жестоко, - Сэм недовольно поджал губы и покачал головой. Чтобы в следующий миг, вздохнуть и направиться в сторону плиты. Поставив чайник, он опёрся ладонями на стол и, чуть помолчав, спросил. – И что теперь? Что будет дальше?
Мы с медведем обменялись нечитаемыми взглядами. Он нахмурился и сжал челюсть, неопределённо дёрнув плечом. А я…
Я криво усмехнулась и сжала пальцы в кулаки, хрипло, с оттенком рычания выдохнув:
- А дальше Стая. Нас ждёт разговор… В последний раз.
Глава 15
Говорят, мудрость приходит с возрастом. А бывает…
Выключив душ, я привычно встряхнулась и шагнула на мягкое, махровое полотенце, брошенное на пол. Провела рукой по волосам, выжимая лишнюю влагу. Встряхнулась ещё раз, морщась от больно бьющих по коже прядей, висевших сосульками.
Качнувшись с пяток на носок и обратно, я опёрлась подрагивающими пальцами на ледяной кафель стены. Запотевшее, покрытое крупными каплями воды зеркало манило и пугало одновременно. И глубоко вздохнув, я провела второй рукой по гладкой поверхности, вздрогнув, стоило встретиться взглядом с собственным отражением.
Горько усмехнулась, очертив кончиком когтя заострившиеся скулы, угрюмые складки вокруг рта и прорезавшие лоб морщины. Да, мудрость приходит с возрастом, но бывает так, что возраст приходит один. И глядя на свои родные, чуждые черты лица, я как никогда чувствовала себя слишком старой, чтобы разбираться со всем этим.
