Глубоко вдохнула, чтобы хоть как-то унять горечь, огоньком ворочающуюся в груди.
Я начала подрабатывать с двенадцати — и столкнулась с тем же пренебрежением. Очень сложно отказаться от самой идеи заработка, когда в тебя постоянно вселяют ответственность за других и чувство вины за то, что ты живешь на чужие деньги.
Только в сознательном возрасте я узнала, что опекунша за каждого из нас получала детские. На них можно было жить, но… откровенно хреново. И потому не осудила ее за то, что каждый из подопечных с малых лет либо листовки раздавал, либо окна у соседей мыл за копейки, либо… Вариантов уйма. Но первое время даже предложить свои услуги сложно.
— Если я тебя и осуждаю, то лишь за то, что отдаляешься от брата с сестрой, — как можно спокойнее произнесла я. — Лайн к тебе тянется, но ты его отталкиваешь. Нетта скучает. Я понимаю, что ты пытаешься сделать все, чтобы они смогли выжить, и это похвально. Но не одобряю методы.
Эвен нахмурился. Он ожидал чего угодно, но не этого.
— Драться на уличных боях — это пример плохого поведения. И если ты думаешь, что Нетта и Лайн не понимают, где ты пропадаешь, то глубоко заблуждаешься. Вряд ли ты хочешь, чтобы они повторили твой путь. Или… — я прокашлялась, — лишились бы еще и брата.
— Хочешь жрать, умей и угли разводить, — уже не так уверенно заявил он.
Ага, что-то вроде «хочешь жить, умей вертеться».
— Давай заключим пари? — предложила я.
— Пари?
— Если завтра я сумею накормить вас всех вкусной и полезной едой, ты откажешься от идеи подобного заработка. И на время осядешь дома, чтобы подсобить с его починкой. Новый колодец, двери… Задач много. Я сумею заработать денег, чтобы помочь вам выбраться из долговой ямы и заново начать жить. Но для этого мне нужна твоя помощь.
— А если нет?
Я действительно боялась, что у меня ничего не выйдет. Очень хотела верить в себя, но в то же время опасалась столкнуться с реалиями другого мира и подвести своих внезапных подопечных.
— А если нет, я уйду и перестану быть обузой, — ответила, решившись.
В образовавшейся тишине я достала прогретую воду и принялась промакивать раны. Эвен принял это стойко, даже не пикнул. Он долго молчал, обдумывал сказанное и под конец процедуры ответил:
— По рукам.
Глава 5
Открыв глаза, я уставилась в темный, местами потрескавшийся потолок, до конца не осознавая, где вообще нахожусь. Привстала и осмотрелась.
Все же я не надышалась красками. Дом с тремя детьми существовал, как и весь тот мир, в котором я оказалась.
К собственному удивлению, я легко приняла этот факт.
Ну, существует этот мир, пусть существует. Значит, не зря я вчера ноги стаптывала и с ивой мучилась.
Точно! Ива!
Я вскочила раньше, чем успела подумать о чем-либо еще. Поправила помятую ночную сорочку, которую нашла все в том же сундуке, и, мысленно расставив приоритеты, в таком же виде кинулась на кухню. Я оставила печь только после четырех часов бдения. Закинув новую порцию дров, решила, что к утру угли как раз пропекутся и успеют остыть.
Извлекая из потухшего очага заветный горшок, я осторожно высыпала верхний слой земли и дрожащими пальцами вытянула первый сверток с драгоценными палочками.
Сморгнула, не до конца веря своим глазам. Следом удостоверилась на деле: прощупала подушечками пальцев, которые мгновенно окрасились темным. Провела по половице, полагая, что грязнее тут все равно не станет. И…
— Да! Да! Да! — я прыгала на месте от радости уже через пару секунд.
Получилось, черт возьми, получилось! Оказывается, не зря я по вечерам видосики смотрела. Не просто кругозор расширить удалось, но еще и навык, оказывается, получила.
Я смогла сделать ивовый уголь! Назову его грифелем, если еще из местных никто карандаши делать не додумался!
Радость схлынула через несколько минут, когда я осознала одну простую вещь — завтракать нам нечем. Да что там! Даже питьевой воды в ведре осталось на два раза.
Зачерпнув совсем немного, я сделала глоток, а остальным из кружки умылась. Детвору будить не стала, было еще довольно рано для того, чтобы просыпаться. Но солнце уже встало, а значит, рынок открылся.
На цыпочках поднявшись обратно в спальню, которую выдали мне, я переоделась в свою пижаму, отряхнула «медвежат» и напялила на ноги. Нет, ну а что? Раз примелькалась вчера в таком виде, надо поддерживать образ!
А то еще не узнают.
И с боевым настроением направилась на рынок.
В одной руке у меня было с десяток листовок. Бумага использовалась для них хоть и не идеальная, но зато достаточно пористая и рыхлая, чтобы на ней рисовать, я протестировала. В другой — мешочек с угольками. Мое новое оружие для заработка. Под мышкой была зажата небольшая дощечка. Еще несколько минут назад она просто лежала в одной из каморок, а сейчас у нее появилась важная цель.
Может, раньше она даже была куском дома, но теперь стала моей планшетной подставкой.
Я долго размышляла, не обидятся ли на меня театралы за то, что я наглейшим образом «увела» у них бумагу, но, помыслив, пришла к выводу, что дам им дополнительную рекламу. Шанс на то, что кто-то из горожан сорвет листовку, чтобы потом найти нужные подмостки, низок. А вот пока будет разглядывать рисунок…
Этим утром рыночная площадь гудела, как растревоженный улей. Люди толпились у прилавков, набивали продуктами корзинки, висящие на сгибах локтей, переругивались и обменивались монетками.
Я бы физически не смогла перекричать всех, чтобы привлечь внимание к уличному художнику. Закусив губу, остановилась у одного из столбов и обвела пристальным взглядом ближайшие ряды.
Что делать? Что же делать?..
Идея посетила голову в тот момент, когда я уже начала приближаться к границе с табличкой «отчаяние».
— Самые свежие фрукты в городе! — этот голос перебивал все остальные. — Самые сочные персики! Румяные яблочки! Груши! Вы только посмотрите, какие груши!
Мне не составило труда найти взглядом ту, чей голос оказался громче остального гвалта.
Невысокая полноватая женщина лет пятидесяти. Цветастый платок, из-под которого выбилось несколько черных кудряшек, падающих на широкий лоб. Раскосые глаза, мясистый острый нос и тонкие брови с изломом.
Улыбнувшись собственным мыслям, я прислонилась к ближайшему столбу, положила поверх дощечки стопку листовок и, вооружившись угольком, приступила к реализации своего плана.
Штрих. Растушевать кончиком рукава. Еще штрих. Вот эти морщинки показывать совершенно не обязательно. Тут сделать нос чуть меньше того, что в реальности. Глаза чуть больше. Приукрасить так, чтобы это было практически незаметно, но общий вид сделался намного симпатичнее.
Я прикусила губу, работая над портретом. Время от времени бросала взгляды на торговку, когда она мелькала между снующими туда-сюда людьми. И работала угольком, который так не вовремя начал крошиться.
Стряхнув лишнюю угольную пыль с листа, я выпрямилась. Да, не идеальный портрет. За двадцать минут идеально и не получится с таким материалом. Но весьма сносный монохромный скетч.
Именно с этим портретом я и направилась к торговке, надеясь, что меня не пошлют куда подальше. А то, пока рисовала, успела уловить около трех скандальных разговоров с этой женщиной.
— Доброе утро, — я улыбнулась, подойдя к ее лавке.
— Доброе, — буркнула она, даже не взглянув на меня. — Что брать будешь?
— Я тут стояла, наблюдала за вами, вы такая харизматичная, — на одном выдохе, произнесла я. — Не удержалась. Это вам.
И протянула ей ее же улучшенную копию, нарисованную на обратной стороне одного из плакатов. Торговка мазнула взглядом по рисунку, отвернулась и тут же резко повернулась обратно.
Глаза округлились, рот приоткрылся, а руки сами потянулись к портрету.
— Это… я? — удивленно охнула она, недоверчиво рассматривая изображение. — Как красиво.
