Хараевский уставился на ректора совершенно неверяще.
- Тэкэра! – возмущенно взвыл Хараевский.
- Господин Хараевский! Я просто выполнила условия завещания: девочке на момент поступления должно исполниться шестнадцать лет и кроме всего прочего, должно пройти условленное время со дня смерти матери.
Она опять развела руки в стороны и приподняла брови – что тут непонятного?
Но теперь оплывшая полная фигура ректора уже не казалась веселым мыльным пузыриком, переливающимся всеми цветами радуги, это была угрожающая камнепадом огромная глыба, готовая сорваться на голову первому, кто посмеет её тронуть.
- Господин декан, - тяжело проронила ректор, - что, кроме совпадения по времени, связывает эту девушку с пропавшей принцессой?
- Она сегретто*! У неё фамилия странная, явно придумана.
(*адепт сегретто - адепт, поступающие в Академию тайно, под вымышленным именем.)
- Фамилия настоящая, я тебя уверяю, - она посуровела, и даже голос стал ниже, приобретая мужское звучане, - это настоящая фамилия её матери.
- Откуда она знает все эти приёмы рукопашного боя?!
Тэкэра Тошайовна смотрела на Хараевского исподлобья. Обычно её безэмоциональное лицо, на котором даже любезная улыбка смотрелась немного неправдоподобно, сейчас было хмурым и обещало боевому декану если не бой, то уж неприятности - однозначно.
- Её мать происходит из древнего рода воителей. Из очень древнего рода, где искусство рукопашного боя является едва ли не столь же естественной частью жизни, как еда и сон. Я не удивляюсь её умениям, это нормально. Ещё вопросы?
- Кто её отец? Почему она не назвала фамилию отца? – горячился декан.
Ректор хоть и мягко встала и отошла к окну, но в каждом её движении было угроза, как в низкой грозовой туче, всё наплывающей и наплывающей из-за горизонта и уже закрывающей полнеба.
Не глядя на Хараевского, она сказала:
- На моей родине, если дети наследуютфамилию матери, то спрашивать об отце не принято.
Хараевский тяжело вздохнул и сказал устало:
- Тэкэра, мы же союзники. Я не понимаю, почему ты её выгораживаешь…
Тэкэра Тошайовна медленно обернулась:
- А я не понимаю другого, уважаемый Ильяс Ниирванович. Потрудитесь объяснить свой столь пристальный интерес к моей протеже!
Декан прямо взвился гадюкой, которой неосторожный охотник наступил на хвост.
- Тэкэра! У неё отличные данные, я хотел бы сам заняться её развитием, но!.. Если её ищет безопасность Короны, то подумай, чем это нам грозит! Нам, всей Академии!
- Слушайте, Хараевский, - в выражении лица Яцумиры сейчас не было даже намека на мягкость или дружелюбие. – Хочешь заниматься с ней – пожалуйста, хочешь развивать – милости прошу. Но в остальное не лезь! В ней нет даже капли сходства с принцессой, портретами которой забиты все газеты. Рада просто молоденькая испуганная девочка, которая потеряла мать! Не цепляй её, понятно?!
Последнее она почти прорычала на самых низких тонах.
- Понятно. Мне всё с тобой понятно, - процедил Хараевский, вставая из-за стола, на котором нервно качался в стаканах и чайнике остывающий чай.
Когда он ушел, чеканя шаг и проговаривая сквозь сцепленные зубы «старая восточная перечница!», ректор едва слышно выдохнула:
- Вот ведь пристали… Что один – хочу посмотреть в глаза адептам, что другой – она сегретто! А у меня – клятва, между прочим!
Подумала, вызывая секретаря: «Могла ли я не влезать в это?» и, подавив вздох, сама себе ответила: «Нет, не могла! Да и девочку жалко…»
***
Я парила в тепле и комфорте, передо мной была сложная паутина заклятья, переливавшегося малиновым и бордовым. И хоть она вибрировала от количества магии, рвущейся наружу, но сдерживаемой тонкими замысловатыми нитями плетения, и выглядела при этом угрожающе, мне было не страшно. Я созерцала это зрелище восхищённо, впитывая все узоры, пресечения нитей и расположение узелков, любуясь и одновременно запоминая, пытаkfсь пальцами приблизительно воспроизвести движения, которыми можно было бы вот такое выплести.
Мне было очень уютно, пока неясный шум извне не выдернул меня в мир, где заклятье было лишь плоской картинкой на развороте огромной книги, что лежала передо мной на столе. Стол, обычный стол в читальном зале, рядом что-то торопливо писала Ариша, заглядывая как птичка – одним глазом – в толстую книгу. И шум…
Откуда в библиотеке шум? Я оглянулась.
Адепты толпятся у окон, и даже библиотекари смотрят во двор. Что происходит?
- Дева, долго ещё сидеть тут будешь? – вскочила Ариша, поставив наконец последнюю точку, и тоже устремилась к окну.
Не обнаружив меня рядом, обернулась и бурно стала жестикулировать, а потом и шепотом закричала: «И так почти ничего не видно! Иди скорее!»
Я, удивляясь тому, насколько же подруга энергична, подошла. Ариша тем же шепотом стала объяснять, не глядя на меня и вытягивая шею в попытке рассмотреть что-то за окном:
- Это каждый год бывает. К нам он тоже в прошлом году приходил. Когда мы первокурсниками были. А ты же пропустила, так вот смотри! И вообще, считай, нам повезло – мы оказались в библиотеке в это время, а библиотека в главном корпусе, и окна читальных залов выходят как раз на двор перед входом, где он всегда собирает первогодок.
Из нашего окна был виден строй из спин, стоящих в каре адептов, а перед ними…
Я замерла и медленно сделала шаг в сторону, за спину Ариши. И даже чуточку присела, чтобы спрятаться за ней.
Это было глупо, я знаю.
Вряд ли человек, стоявший перед строем мог бы меня увидеть в окне второго этажа, за несколькими рядами любопытных. Но сделать ничего с собой я не могла, реакция была совершенно рефлекторной.
Мужчина, невысокий, коротко стриженный блондин с пронзительными карими глазами, что-то вещал адептам, стоявшим перед ним. Он говорил веско, спокойно, с достоинством, осанка выдавала в нем происхождение и образ жизни.
А взгляд…
Я каждый раз пугалась этого взгляда, хотя он никогда ничем плохим мне не угрожал. Сейчас же… Сейчас он смотрел на каждого в строю так внимательно, так пристально, будто просвечивал насквозь.
Ну, здравствуй мой недоубитый мною кошмарный сон!
Я нервно сглотнула, а лицо будто покрылось ледяной коркой - кровь отлила так резко, а сердце запрыгало так часто, что я едва устояла. Не дайте немилосердные боги оказаться перед этим взглядом…
Значит, меня ищут.
Но почему здесь? Как он догадался искать здесь?
Я ничем не выдала своего интереса к Академии, ни ему, ни отцовским шакалам.
Всё внутри тряслось от ужаса, и, казалось, было слышно, как печень стучит в диафрагму, а желудок норовит выкарабкаться через рот.
А что, если обе своры, ищущих меня, действуют заодно?..
И меня захлестнула паника: хотелось с криком ужаса куда-то бежать, прорываться, драться... Но я закусила губу и огромным усилием заставила себя стоять на месте, не двигаться.
Дыхание восстановить не удавалось, а сердце билось так быстро, что нужно было что-то делать, двигаться, как-то сбрасывать напряжение. В ушах звенело, и я только заворожено наблюдала, как внимательно рассматривает адептов знакомый серьёзный мужчина и как шевелятся его четко очерченные губы, явно живущие на лице своей какой-то отдельной жизнью.
Я закусила пучок коротких волос зубами и сдавила, что было сил. Разжала зубы и снова сдавила. Мама всегда говорила: не можешь спрятаться – затаись, бежит только жертва.
«Я – не жертва!» - хотелось мне кричать.
И бежать хотелось, и желательно побыстрее, но я снова и снова закусывала волосы и не двигалась с места.
