попадаю в большую. Там в середине стоит стол с несколькими стульями, кресло-качалка, стеллаж с посудой, и тоже есть окна. Откуда-то доносятся звуки, в доме кто-то есть, и ему явно не до меня. Может, смогу уйти незаметно. Драться и бежать все равно не получится, а одежду где-нибудь раздобуду.
Я делаю шаг, оторвавшись от стены — очень плохая идея. Меня ведет в сторону, и, чтобы не упасть, хватаюсь за стеллаж, задеваю стаканы. Шумно разбившись, стекло разлетается в стороны, а у меня босые ноги. На звук в комнату заглядывает девушка с корзинкой в руках. Так вот почему голос показался мне знакомым. Только теперь она не кричит в потугах и не истекает кровью.
— Ради Хааса, зачем ты встала? — Всплеснув руками, она пробегает по комнате, по пути оставив корзину на столе.
— Верба, да? — я удивляюсь так, словно вижу кого-то из мертвых.
— Да, — она кивает, поддерживая меня.
— Ребенок?
Верба улыбается и кивает головой в сторону корзинки.
Мне хочется спать.
От нее не исходит опасность, и я решаю не вырываться сейчас. Показываю на осколки, предостерегая, и сама стараюсь не наступить. Поддерживая, Верба доводит меня до кровати и, уложив, укрывает одеялом. Усталость, давившая на плечи, теперь давит на веки.
— Не поднимайся пока, — настоятельно просит она. — Обед я принесу, как будет готов.
— Ребенок? — Я ловлю проворную руку, требуя ответа.
— Все хорошо. Назвали Ивой, — Верба смотрит с застывшими в глазах слезами и улыбается.
Хорошо… Хорошо…
Я просыпаюсь, обнаруживаю тарелку с бульоном на столе около кровати и, отвернувшись, снова засыпаю.
Кто-то будто дергает меня за раненную ладонь, выкручивая каждый палец. Я прижимаю ее к груди, стараясь унять боль. Глубокая ночь становится бессонной, и вопреки просьбам Вербы я снова встаю, чтобы подойти к окну. Звезды видны плохо, небо в облаках, но красной планеты пока нет. Я потеряла счет дням, придется наверстывать, и если меня здесь не держат, нужно уходить.
Восход солнца встречаю, сидя на кровати, подтянув колени к груди, баюкая руку. Пора подниматься.
Вчера вместе с бульоном Верба принесла одежду, не мою, но вроде как удобную. Не ее платья, по крайней мере. Я натягиваю штаны, подвязав их так же принесенной лентой, грудная повязка есть, и с трудом надеваю рубаху. Ботинки, оставленные возле кровати, мне совсем не по размеру, подпихнув в носок разорванную в мелкие лоскуты ткань, что прикрывала мой живот, затягиваю шнуровку. Ребра страшно ноют, поэтому все приходится делать медленно, рассчитывая вдох и выдох. Непривычно короткие волосы заплетаю в слабую косу. Залпом выпиваю остывший, покрывшийся жирной корочкой бульон и выхожу.
Голова почти не кружится. Я уверенно, но все еще медленно, иду через большую комнату и вижу другую часть дома. Кухня, не огороженная лишними стенами, и две двери, ведущие вглубь. Что там дальше, меня не должно волновать. Мне нужно на улицу, поэтому я иду туда, где на двери прибита щеколда.
Мир встречает пасмурным небом и моросящим дождем. Я расправляю пальцы, но ветер молчит. Разумеется… Недалеко стоит соседний дом, во дворе там играют два мальчика, напротив — еще три дома. Из моего окна были видны только горы, и, памятуя о том, как встретила Вербу на дороге, я полагала, что она тоже живет изгоем на отшибе, а не в центре поселения.
Нужно перевести дух.
Женщина выбегает во двор и загоняет мальчиков в дом, косясь на меня недобрым взглядом, и даже плюет себе под ноги, прежде чем скрыться за дверью. Легко понять — вчерашний демон гостит у соседей. Я опускаюсь на крыльцо и, уперев локти в колени, всматриваюсь в окружающие здания. Сплошь жилые дома, ни посевных механизмов, ни амбаров для зерна, ни конюшен или других хозяйственных построек. Община или племя — я не помню, как живут волки, многочисленно, за ближайшими домами тянутся и другие. Зато пыточную построили подальше, чтоб не тревожить умы криками истерзанных.
Я сижу довольно долго, успеваю устать даже так, ничего не делая. По дороге постоянно снуют туда-сюда жители, и когда один из них заворачивает к дому, становится любопытно, будет ли и этот таскать меня за волосы.
— Уже можешь вставать? — спрашивает он, и его голос тоже кажется знакомым. Плохо валяться без сознания, ни лиц, ни имен не запомнить. Он подходит и протягивает раскрытую ладонь — знак мира и дружелюбия. Я не пожимаю предложенной руки, просто смотрю на него и молчу. Понимающе вздохнув, он садится на другой стороне крыльца.
— Я муж Вербы, — говорит он, тоже смотря перед собой. Я киваю. Муж — хорошее слово, емкое. — Рутил.
— Так я твоего сына убила? — Повернув голову, я запоминаю лицо хааса. Он намного старше Вербы, матерый, опытный, спокойный.
— Ты… — начинает он и умолкает.
Ну? Убила или нет? — Они поспешили. Туман ошибся, Паук не стал проверять. Вот и наворотили. — Рутил снова затихает, будто подбирает слова. — Туман говорит, веда кричала, что ребенок мертвый, а ты как раз руку на животе держала. А мы просто сына ждали, вот он и решил… Ну а Верба говорит, ты Иву спасла. Я уж не знаю, правда или почудилось ей в лихорадке, только слово она с меня взяла, что я тебя у Тумана заберу и в дом приведу. Вот, пока разбирались, пока решали, Паук свое дело делал.
— Сколько Иве уже? — Я отворачиваюсь и снова смотрю вперед.
— Третья декада пошла.
— Я могу уйти?
— Вождь хочет с тобой говорить. До тех пор нельзя, — честно отвечает Рутил, и я даже проникаюсь к нему уважением.
Двадцать дней со дня рождения девочки и еще несколько до того. Практически месяц потерян и еще неизвестно, сколько мне потребуется на восстановление.
— Рано тебе в путь отправляться, слаба пока. Выжди, окрепни.
— Есть здесь река или озеро поблизости?
— Озеро есть. Выше надо подняться, там, на плато. Но ты пока не сможешь.
Я поддерживаю свою руку и наблюдаю, как повязка медленно пропитывается кровью. Без воды я буду долго выздоравливать, а до воды не поднимусь, пока не наберусь сил. Я вспоминаю, что сейчас Древние недовольны так, что даже ветер не откликается, так и источник не поможет. Нужна жертва.
— Заходи в дом, скоро дождь пойдет, ни к чему мокнуть.
Он не помогает подняться, правильно полагая, что откажусь, и терпеливо наблюдает, как я потихоньку меняю положение ног, опираюсь одной рукой о крыльцо, другую прижимаю к груди, чтобы ненароком не задеть, и выпрямляюсь. В голове шумит прилившая кровь, но постепенно успокаивается, и так же не торопливо возвращаюсь в дом. Рутил дожидается
