о Пьере? Что с ним случилось?
– Он был в составе иностранных легионов.
– И?
– Закрой глаза, и я расскажу тебе историю о том, с чего мы с Пьером начали, а затем и о том, чем все закончилось.
Закончилось. Как я ненавидела это слово.
Я заставила себя сомкнуть веки, когда Мими начала свой рассказ. Казалось, мой разум заключил тайный сговор с сердцем, не желая слышать концовку, и отключился, пока Мюриэль и Пьер все еще были счастливы вместе.
* * *
Вздрогнув, я резко проснулась, когда по краям плотного бордового дамаста забрезжил рассвет, проклиная себя за то, что упустила драгоценное время с Мими. Протерев глаза от остатков сна, я перевернулась.
Когда мой взгляд встретился со взглядом, который я не видела много лет и который, как я надеялась, больше никогда не увижу, я села.
Прибытие серафима означало только одно: Мими больше нет.
– Нет! – Я подползла к Мюриэль, не обращая внимания на Серафа Ашера.
Ее лицо было гладким, без боли и меланхолии, которые она носила в себе десятилетиями. Я прижалась к ее щеке.
– Ты оставила меня, даже не попрощавшись, – прохрипела я ей на ухо.
– Селеста… – Голос Ашера вернул меня в самое мрачное время моей жизни.
Я отстранилась от Мими, потирая ладонями щеки, которые становились мокрыми так быстро, что казалось, будто слезы вытекают прямо из пор.
– Ты, заткнись. – Я нахмурилась, когда кости крыльев напряглись и отринули перо. – Матерь пернатая. – Выругалась я, закрыв глаза, пока боль не утихла, а затем открыла веки и устремила взгляд на того, кто заставил мою подругу вознестись, а прежде и испепелить ее крылья.
Лей мертва из-за него.
– Не знала, что сбор душ входит в число обязанностей серафима. Разве у лидеров Элизиума нет занятий поважнее, чем переправлять души? – Моя спина напряглась, когда еще одно перо отделилось от костей.
– Я понимаю, тебе больно…
– Больно? Мне не больно. Я. В. Ярости, Сераф. – Мой голос едва превышал громкость шепота, но, должно быть, он оказался мощным, поскольку Ашер расправил широкие плечи и сложил руки, натягивая коричневую замшу на его торсе. – Сначала Лей, теперь Мюриэль. – Я взяла ее руку и прижала к щеке, умоляя ее пальцы погладить мою кожу в последний раз. – Ты не можешь вернуть ее? Знаю, что она не может жить вечно, но… – Мой голос сорвался. Дрогнул. Я сомкнула губы, прежде чем бушующий во мне всхлип смог разорвать жалкий воздух.
Ты обещала мне недели.
И блинчики. Ты обещала мне блинчики!
Мои слезы стекали по костяшкам пальцев Мими, смачивая мозоли, оставленные ее любимыми венчиками и деревянными ложками.
К кому мне теперь возвращаться домой по выходным?
Кому жаловаться в плохие дни? Или в хорошие?
Ох… Мими.
– Знаешь, Сераф, как только ее душа примет небесную форму Элизиума и поймет, что ты сделал, она тебя возненавидит. Вернее, что ты не сделал – не спас мальчика, которого она любила. Мальчика, чья душа не заслуживала забвения.
– Ты закончила? – Хотя контуры тела Ашера были размыты, его бирюзовые радужки, оттененные бронзой, оставались четкими.
– Тот день, когда я закончу обличать несправедливость, совершенную нашим видом, станет днем моей смерти, так что нет, я не закончила. Но однажды это произойдет. Может, через три месяца. Может, через семьдесят лет. Кто, во имя Абаддона, знает, когда это тело откажет? Когда смерть наконец заставит меня умолкнуть? Какой же праздник тогда устроят во всех гильдиях, а?
Челюсть Ашера сомкнулась, а его загорелые руки напряглись, все еще сложенные и прижатые к груди.
– Теперь ты закончила?
– Разве я не по-английски сказала? Ох, подожди… это же не имеет значения, поскольку ты свободно говоришь на всех языках. – Мои лопатки пронзила стрела боли. Упало еще одно перо.
– Селеста, прекрати.
– Почему? Я задеваю твои чувства, Сераф? Не думала, что они у тебя есть. – Ишимы снова ощипали меня, и я стиснула зубы, пока не поняла, что горячие болезненные вспышки заглушают боль в груди. Тогда я расслабилась и приветствовала ее.
Ашер низко и протяжно зарычал.
– Спорим, ты уже жалеешь, что вызвался забрать душу Мюриэль, а?
Его губы превратились в тонкую полоску, выделяя небольшие морщинки вокруг, как и те, что окаймляли его глаза. Ангелы не стареют ни в Элизиуме, ни в Абаддоне, а в гильдиях стареют крайне медленно, но Ашер, казалось, постарел лет на десять с тех пор, как я видела его в последний раз в Париже.
Я села на пятки и устремила на него ядовитый взгляд.
– Почему ты все равно прибыл сюда?
– Чтобы сдержать обещание, данное Лей. Которое мне не удалось выполнить.
– Какое обещание, Сераф?
– Помочь тебе.
– Мне? – Я чуть не рассмеялась. Нет. Рассмеялась. Но тут же перестала. – Надеюсь, не для того, чтобы помочь мне вознестись, потому что я в этом ни капли не заинтересована.
Мы уставились друг на друга. Если он думал, что я отведу взгляд первой, значит, он меня совсем не знал. С другой стороны, с чего бы ему меня знать? Не похоже, чтобы в прошлом мы проводили много времени вместе. Дольше всего мы находились в обществе друг друга в тот дождливый день, когда он забрал меня из «Суда Демонов», чтобы дать Джареду время и возможность объяснить, что он сделал с помощью Ашера.
В глубине души я знала, что в вынужденном вознесении Лей больше виноват Джаред, но Ашеру следовало отказаться вмешиваться. Согласившись отписать Лей от Джареда, он обрек ее на гибель. Неужели он сделал это в надежде, что вдали от возлюбленного она передумает и выйдет замуж за архангела?
Подумать только, я поощряла ее поиски благосклонности серафима. Мне следовало держать язык за зубами в тот день, когда он посетил гильдию. Мне не стоило ехать в Париж и подталкивать ее к выполнению миссии. Если бы я просто не вмешивалась в ее жизнь, то, возможно, Лей была бы сейчас в Элизиуме, а не под холодной землей.
Меня поразило, что в этом есть и моя вина.
Мое стремление к переменам обрекло Лей на гибель.
От этого осознания я выпустила руку Мими, она выскользнула из моей хватки и упала на теплое одеяло.
Мой желудок сжался от чувства вины, а горло наполнилось желчью. Я развернулась и вскочила с кровати, но, должно быть, задела одно из упавших перьев, потому что спальня тотчас исчезла, сменившись участком выжженной солнцем лужайки, огороженной деревянными кольями и проволокой.
— Нельзя морить собаку голодом, потому что ты на нее злишься.
