Вероника Мелан - Бернарда

Хозяйка возвращается!

Это был хороший вечер. И спокойная ночь. Клэр погасила свет в спальне, забралась в мягкую постель и впервые за эти дни Ганькина шерсть к утру не вымокла от слез.

Он устал. Он был счастлив. Он пил. Он боялся, что она не вернется.

Нет, конечно, вернется в этот мир, но вернется ли к нему? Что скажет после осознания того, через что прошла по его вине?

И все же сердце колотилось боязливо и восторженно, как у подростка.

Дрейк налил себе еще вина (он никак не мог поверить, что видит не набивший оскомину яркий свет лабораторных ламп, а мягкую полутьму собственной гостиной) и растянулся в кресле с бокалом в руке.

Ди.

Он тянулся к ней, едва удерживался от того, чтобы не прыгнуть следом, но понимал, что еще не время и что должен отдохнуть сам. Силы на исходе, развоплощение – сложный процесс. А что, если решение о воссоздании Фурий из ДНК никогда не было бы принято? О таком нельзя было даже подумать…

Хуже всего, что Дрейк, несмотря на усталость, вдруг почувствовал крайнюю степень физического возбуждения и даже зарычал от возникшего в паху непривычного ощущения. Положил руку на причиняющее дискомфорт место, легонько сжал его, медленно втянул и выпустил из легких воздух.

О, да! Тело знало. И оно хотело.

Начальник сел в кресле, отпил вина, покачал головой и хрипло рассмеялся, чувствуя себя человеком больше чем когда-либо. И, боги, ему это нравилось! Несмотря на присутствие сомнений и страхов, человеческая сущность не была плохой, скорее, наоборот. Да, где-то слабая, да, в чем-то неидеальная, но, черт возьми, такая притягательная.

Комбинация из вина и усталости, крушила остатки контроля над эмоциями. И все же Дрейк отставил бокал, вытянулся в кресле и постарался расслабиться. Напряжение в паху не уходило, а все потому, что он не мог избавиться от мыслей, как коснется ее лица, ее нежной кожи… как будет исследовать ее медленно, миллиметр за миллиметром, не пропуская ни единого участка, он наверстает все, что упустил за эти столетия.

Только бы дождаться…

Рассвет, пробившийся в окна несколько часов спустя, застал Начальника спящим на том же месте, в кресле. Рядом, на столе, стояла опустевшая бутылка вина.

Весь день я бесцельно бродила по родному городу – по бульварам и проспектам, по дворам и аллеям, вдоль дорог, автобусных остановок и пыхтящего потока машин. Смотрела в лица людей или же мимо них, зачастую сидела на лавочках, почти ничего не ела и беспрестанно утопала в философских размышлениях об устройстве мира. Поначалу я чувствовала себя чужой, слишком отличающейся в своих желаниях и суждениях от большинства, но постепенно апатия, преследовавшая меня с ночи, начала спадать.

Впускали и выпускали взбудораженных пассажиров скрипящие двери автобусов, силились урвать лучшее место на парковке перед магазином водители, открывались и закрывались двери магазинов – дешевых и дорогих. Людской поток плыл, жил, перемешивался, волновался и спешил. С работы, на работу, по домам, детским садам, учебным заведениям или из них. Кто-то делился проблемами, кто-то новостями, кто-то шутками, кто-то просто молчал, погруженный в себя.

Каждый проживал свою жизнь.

Если бы они только помнили, что могут больше, чем думают…

Но, может быть, был в их (а раньше и в моем) забытье о нашем происхождении, какой-то особенный смысл? Учиться, преодолевать, сложно достигать, чтобы потом в полной мере порадоваться. Пойди все по другому сценарию, и это был бы уже совсем другой мир, другие законы, другие правила.

А ведь мы научились любить и этот несовершенный, порой сложный, и все же полный замечательных вещей, мир. Детский смех, улыбка в родительских глазах, первый сданный экзамен, долгожданный отпуск, случайная встреча, обернувшаяся счастливым событием…

Зачем ходить сквозь стены, когда можно послушать скрип дверей – железных и деревянных, когда можно терять ключи, звонить друзьям, с благодарностью принимать помощь, вновь преодолевать возникшие проблемы и радоваться. Зачем летать самому, когда так приятно, накопив нужную сумму, шагать в кассу, покупать билет на самолет и лететь в теплые края. Ведь ожидание приятного момента, не менее приятно, чем сам момент. И лишившись его, мы лишились бы львиной доли приятных эмоций.

Научись каждый из проходящих мимо лечить собственное тело одним лишь желанием мысли, и пропало бы тоскливое ожидание матери, сидящей у постели больного ребенка, наступления долгожданного улучшения. А ведь сколько это счастья, когда, прижав руку ко лбу любимого чада, она поняла бы, что жар, наконец, спал, и болезнь ушла. Это и есть момент счастья, родившийся из страдания. Это черная полоса, оттенившая белизну и свет белой.

И я никогда до конца не осознала бы, как прекрасно жить, не пройдя через смерть. Жизнь прекрасна в любом своем проявлении: в грусти, в каплях дождя, в часах кропотливой работы, в простых ежедневных фразах, в продавщице беляшей, стоящей на набережной, в слишком больших для малыша роликах, в борьбе за игрушки, а после за исполнение мечтаний.

Даже потери, критика, неудачи, провалы – все это дает цель, все это позволяет к чему-то стремиться, потому как без стремления и бесконечного преобразования, жизнь замирает. Мы совершенствуемся и получаем опыт. И проходя каждую выданную жизнью ситуацию правильно, никогда более не возвращаемся к ней.

В нашем ДНК с самого начала имелся один изъян, одна особенность – люди не умели оставаться счастливыми хоть сколько-нибудь продолжительное время. Купил новую машину? Радость, затем спад. Въехал в новый дом? Потанцевал от счастья в зале, выпил с друзьями и тут же задумался, как и на что покупать новую мебель. Влюбился? Две недели светился от положительных эмоций, а потом почему-то начал укорять возлюбленного за незакрытый тюбик пасты на раковине в ванной…

Почему так?

Почему мы не способны удержать внутри состояние подъема, постоянно скатываясь в недовольство и уныние? А после снова достигаем, долго и упорно к чему-то идем, чтобы вновь порадоваться, пусть даже на короткое время…

Мы – наркозависимые от счастья. Счастье – это доза, за которую мы готовы сделать что угодно…

Но только святые по преданиям могли кормиться философскими мыслями и идеями, а я, как простой смертный, под вечер проголодалась. Сытный и вкусный завтрак, приготовленный с утра матерью, давно переварился, и теперь желудок капризно завывал.

Пятый час; под подошвами хлябь – снег, выпавший ночью, растаял днем и превратился в холодные лужи. Очередной ноябрьский день, но уже новый, не «день Сурка». Что-то изменилось.