— Да. Ты сказал, что я достаточно сильная, чтобы обходиться без нее.
— Зеленый сквер, зеленая таблетка, — говорит он, цитируя себя. — Зеленые глаза зеленой девочки.
— Я навсегда запомню тот день.
— Но этот день тебе вспомнить нелегко, — взгляд дедушки наполнен пониманием и сочувствием.
— Да, но почему?
Дедушка не отвечает, во всяком случае, прямо. — Была отличная фраза для по-настоящему незабываемого дня, — говорит он вместо этого. — Красный день календаря. Помнишь?
— Не уверена, — я сжимаю голову руками. В мыслях туман и полный разброд. Лицо дедушки выражает грусть и одновременно решительность. Во мне тоже начинает крепнуть решительность.
Я поворачиваюсь к красным почкам и цветам. — Или, — меня словно молнией пронзает мысль, — можно назвать это Днем красного сада.
— Да, — кивает дедушка. — День красного сада. День памяти.
Он наклоняется ближе. — Тебе будет сложно вспомнить. Даже память об этих минутах потускнеет со временем. Но ты сильная. Я знаю, ты вспомнишь все.
***
И я вспоминаю. Благодаря дедушке. Он крепко привязал день красного сада, подобно флагу, к моей памяти, так же, как мы с Каем привязывали полоски красной ткани, чтобы отметить препятствия на Холме.
Дедушка не мог вернуть мне все воспоминания, потому что я так и не рассказала ему, что я сделала, но он смог вернуть мне некоторую часть, помог узнать, что я потеряла. Дал подсказку. День красного сада. Я могу выстроить оставшиеся воспоминания по камешкам, которые приведут меня на другую от забвения сторону, помогут отыскать воспоминания на другом берегу реки памяти.
Дедушка верил в меня, и он предполагал, что я могу восстать. Я так и делала, сначала в мелочах, несмотря на то, что верила в Общество. Я думаю о том, как сделала игру для Брэма на его скрайбе, когда мы были маленькими. Как я рассердилась, когда проглотила тот кусочек пирога на банкете. Как Ксандер и я не рассказали чиновникам о том, что он потерял в бассейне свой контейнер с таблетками. Как мы нарушили правила из-за Эм, когда дали ей зеленую таблетку.
После того, что я узнала, я думаю, что ко мне в тот раз обратились повстанцы. Они угрожали дедушке, и я выполнила их просьбу. Я добавила людей в базу данных Обручения. Тогда я не знала, кем были эти люди. Я и предположить не могла, что они были Отклоненными.
И Восстание, и Общество использовали меня, потому что знали, что я все забуду.
Общество знало, что я забуду, что сортировала данные для банкета Обручения, и Восстание знало, что я не смогу предать их, если не вспомню, что я сделала. Лоцман даже упомянул об этом, когда вез нас в Эндстоун. — Ты помогала нам раньше, — сказал он, — хотя и не помнишь этого.
Но сейчас я вспоминаю.
Почему повстанцы заставили меня добавить Отклоненных в базу данных? Надеялись ли они, что это сработает как Реклассификация? Или они просто пытались подорвать власть Общества?
И почему Общество использовало меня и других сортировщиков в тот день? Неужели сортировщики из Центра уже тогда начали заболевать чумой?
Следом по цепочке всплывает другое воспоминание.
Я обручала и в другое время, в Центре.
Вот что случилось в тот день, когда я нашла записку в рукаве, где написала одно слово — помни.
У Общества начались проблемы из-за чумы. Они не могли понять, что делать с людьми, впадавшими в кому. Как долго Общество использовало людей, чтобы сортировать для банкетов, и давало нам красные таблетки, чтобы мы забыли поспешность, неорганизованность их действий?
Моя чиновница не знала, кто внес Кая в базу данных для Обручения.
Но мне это хорошо известно. В конце концов, я могу сортировать данные и анализировать их.
Это была я.
Я внесла его, не догадываясь об этом. А потом кто-то — я сама или кто-то другой в зале — соединил его, и Ксандера, в пару со мной.
Обнаружила ли это когда-нибудь моя чиновница? Смогла ли она предсказать это в качестве финального исхода? Пережила ли она вообще чуму и мутацию?
Из всех людей Общества, были ли Кай и Ксандер единственные, которые подходили мне больше всего? Заметило ли Общество, что у меня было две Пары, или они просто сделали ошибочное сохранение и пропустили этот случай? Или у Общества даже не было заготовленной процедуры для подобных нестыковок, они верили, что такое никогда не случится, доверяли собственным данным и своему убеждению, что существует только одна-единственная Пара для каждого человека?
Так много вопросов, и я, возможно, никогда не получу на них ответы.
***
Я не хочу слишком о многом расспрашивать свою маму сейчас, когда она только выздоравливает. Но она сильная, такая же, каким был мой отец. Теперь я понимаю, сколько мужества надо было иметь, чтобы выбрать такую жизнь, какую ты хочешь, что бы там ни происходило.
— Дедушка, — начинаю я. — Он был членом Восстания и он крал у Общества.
Мама берет у меня растение и кивает. — Да, — говорит она. — Он брал артефакты из библиотеки Реставрации. Но он крал у Общества не по просьбе Восстания. Это была его личная миссия.
— Он был Архивистом? — спрашиваю я, сердце уходит в пятки.
— Нет, но он торговал с ними.
— Почему? Что он хотел?
— Для себя ничего. Он организовывал вывоз Аномалий и Отклоненных из провинций.
Неудивительно, что дедушка так удивился, когда я рассказала ему о микрокарте и о том, что обручена с Отклоненным.
Он-то надеялся, что они все уже далеко и в безопасности.
Какая ирония. Дедушка пытался помочь этим людям, вывозя их из Общества. Я же внесла их обратно в базу для Обручения. Мы оба думали, что делаем правильные вещи.
Общество и Восстание использовали меня, когда я им была нужна, устраняли, когда была не нужна. Но дедушка всегда знал, что я сильная, всегда верил в меня. Он верил, что я могу обойтись без зеленой таблетки, что могу вернуть воспоминания после красной таблетки. Интересно, что бы он подумал, если бы узнал, что я также подверглась воздействию синей таблетки, и продолжала идти вперед.
— Есть наводка, — объявляет Лоцман.
Нет нужды спрашивать — Какая? Наводка всегда приводит к одной и той же цели — к потенциальному местонахождению цветка, из которого изготовляют лекарство.
— Где? — спрашиваю я.
— Отправляю координаты, — принтер на панели управления начинает выдавать информацию. — Это небольшой город в Сономе.
