море. Я знала, как выглядит хлеб, но не помню, откуда. Может быть, я его пекла или продавала, а может быть, просто ела. Ваша рана кажется похожей на ножевую, вот и все! И я понятия не имею…
-- Это срезень, – перебил меня барон и на мой недоуменный взгляд пояснил: -- Несколько необычная стрела с очень широким наконечником. Если бы попали в тело, я бы не выжил. Срезень оставляет широкие раны. И люди, и кони одинаково умирают от кровотечения. Но господь смилостивился: я чихнул в этот момент, и срезень скользнул по боку, просто распоров кожу. А заодно испортив теплую куртку и новую рубаху.
-- Куртку можно починить, ничего страшного. Но зачем вас убивать? Я просто не понимаю. Кому это надо?
-- Хороший вопрос, леди Элиз. Очень хороший. Для меня главное, что это нужно не вам.
Мне стало неловко, лорд так смотрел, что у меня уши заполыхали и, пытаясь отвлечь его, я поспешно задала новый вопрос:
-- А это не может быть кто-то с вашей прежней службы? Ну, восток – дело тонкое… Может быть, обидели какую-нибудь барышню, и теперь родственники приехали? Ну, там кровная месть и всякое такое?
-- Нет, леди Элиз. Это точно не кровная месть. Спасибо за помощь. Ступайте.
-- Я могу заняться делами?
-- Да, позовите мне капитана Арса и дождитесь его.
Ждать пришлось долго, но меня радовало уже то, что меня выпустят из комнаты. Я только чуть расстраивалась, что не попросила у барона письмо от моего якобы отца. Даже не сообразила спросить, а что именно там написано. Но возвращаться уже не стала. Главное, что он мне верит.
-- Леди Элиз, как там рана Генри? – лорд Стортон подошел так тихо, что я вздрогнула от неожиданности.
-- Выглядит она, конечно, страшно, – честно сказала я. – Но думаю, все обойдется.
-- Я так голоден, леди Элиз. Составите мне компанию за ужином?
-- С удовольствием! – я улыбнулась красавчику и добавила: -- Спасибо, что заступились за меня, лорд Стортон.
-- Я уверен, что это недоразумение с датой смерти Элизы де Бошон вскоре выясниться, – очень серьезно сказал лорд. – Возможно, ваш отец просто неверно указал год.
-- Надеюсь, что так и есть.
«Кто же, все-таки, соврал? Барб или этот самый барон де Бошон?» -- эта мысль меня так и не отпускала. Я не верила, что в таком важном письме можно перепутать дату. Да не простую дату, а дату смерти собственной дочери.
Барон встал уже через четыре дня после того, как его привезли со свежей раной. И хотя первое время двигался весьма неловко, уложить его больше не получалось. Мы даже слегка повздорили из-за этого, но он уперся, как баран.
Я боялась, что рана, еле-еле схватившаяся, снова откроется, но обошлось. Вечером, когда меняла повязку, смогла сама убедиться в этом – местами чуть сочилась сукровица, но воспаления не было.
Эти ежедневные перевязки доставляли мне немало нервных минут, а барон, чувствуя мое смущение, хоть и не позволял себе никаких лишних движений, тем не менее улыбался каждый раз так, что хотелось его треснуть.
Меня смущал его жадный взгляд, я просто не могла смотреть барону в глаза: лицо заливало горячей волной, и я понимала, что безудержно краснею. Каждый раз из его комнаты я уходила с полыхающими щеками.
Даже Дебби, которую я для безопасности всегда таскала с собой, вздыхала и прятала глаза. Мне казалось, что в замке уже все всё знают и сплетничают, но спрашивать у нее не рисковала. Не хотела знать ответ.
Я понимала, что раздражаться надо не на него, а на себя саму…
Да, я была влюблена, как последняя идиотка. Это вызывало иногда такое сердцебиение, что я стала варить себе на вечер успокаивающую микстуру. Весьма гадостную на вкус, надо сказать.
Впрочем, помогала она не слишком хорошо, и я ворочалась ночами без сна, думая о том, как жить дальше. О том, кто я такая в этом мире. О том, кто все же солгал? Мой «отец», Барб, или все-таки маркиз? Вот с чего бы ему вдруг помогать лорду Хоггеру? Как-то это все подозрительно выглядит, надо сказать.
Только вот соваться со своими умозаключениями к барону я не рисковала. Все же я была «замазана» в этой истории по самые уши и боялась, что он сочтет мои слова клеветой на маркиза. Пусть они и поссорились, но в этой реальности слово маркиза весит существенно больше, чем слово безродной девицы. А у меня нет ни одного доказательства, только смутные мысли.
На девятый день от ранения барона в замке произошел странный переполох. Пришел мужчина из простых, одетый тепло и добротно, но не как высокородный. При ходьбе он чуть прихрамывал, впрочем, не слишком заметно. Скорее даже, это была не хромота. Просто он подчеркнуто аккуратно опирался на правую ногу, как будто она побаливала.
Я как раз гуляла с девочками, когда он, о чем-то поговорив с солдатами у ворот, дождался, когда к нему выйдет капитан Арс. Белка слегка полаяла на него, но без особого энтузиазма, а когда он вошел во двор, вернулась к нам.
Я заволновалась, вдруг опять какие-нибудь мародеры или бандиты? Ну, куда Генри сейчас скакать со свежей, только-только зажившей раной?! Смотрела внимательно, даже постаралась подобраться поближе и подслушать.
Впрочем, капитан Арс, мне кажется, маневр мой раскусил. Мужчине кивнул и повел его с собой. Не в казармы повел, а в замок.
Я вздохнула и продолжила прогулку. Постараюсь вечером что-то узнать.
Отсутствовали они не более часа, а потом вышел капитан, отдал несколько приказов. Солдаты забегали, начали запрягать коней. Чужаку тоже вывели лошадь. И буквально через полчаса мимо нас с девочками проскакал небольшой отряд: десять человек и тот самый мужчина.
Вечером за ужином барон был не просто погружен в свои мысли
