ним, воспитательница бросила на меня обеспокоенный взгляд, но поднялась с места и пошла охранять дверь.
Я опустилась к Найе на пол.
– Привет, ангелочек.
Девочка подняла голову с коленей, ее глаза были такими красными, что радужка казалась золотой, а не темно-карей.
– Расскажи мне, что случилось. Что сделал этот оценщик?
Ее губы дрогнули, и новые слезы покатились по покрытым пятнами щекам.
– Она с-сказала, что apa в беде. Сказала, что я м-могу помочь ему, если отвечу на н-несколько вопросов.
Мое сердцебиение участилось, превратившись в один долгий, непрерывный стук.
– Какие вопросы?
– Она спросила, знаю ли я… Знаю ли я Ли.
Жар и холод накатывали на меня чередующимися волнами. Ли? Она имела в виду Лей? Редко кто произносил имя моей подруги так, как она предпочитала: Лей.
– И что ты сказала, милая?
Она вытерла нос рукавом.
– Я сказала, что н-не знаю Ли.
Я не стала спрашивать ее, помнит ли она, что имя произносится иначе, боясь, что помнит, и еще больше опасаясь, что это всколыхнет прежние воспоминания.
– А п-потом она спросила, н-нравится ли мне Париж. – Найя всхлипнула, и я притянула ее к себе на колени. – Я н-не знаю, нравится ли мне П-париж.
– Откуда ты можешь знать? Ты никогда там не была.
Она прижалась щекой к моей груди. Я надеялась, что, несмотря на слои ткани, она не слышит моего бешеного пульса.
– А потом она спросила, – Найя сделала медленный вдох, – люблю ли я до сих пор Джареда Адлера.
Я сохраняла спокойствие, хотя внутри меня бурлил гейзер, готовый вырваться наружу.
– Это глупый вопрос. Ты не знаешь ни одного мальчика по имени Джаред. – Неужели мой голос прозвучал так же сдавленно, как мне показалось?
Ее маленькое тело сотрясала дрожь.
– Найя? – Я перестала водить рукой по ее сгорбленной спине. – Что ты сказала ишиму?
– Я сказала ей, что единственный мужчина, которого я люблю, это apa.
Хорошая девочка.
– Кто такой Джаред, Селеста?
– Никто, милая.
– Почему от его имени мое сердце болит, если он никто? – Она провела по щеке, и та была такой блестящей от слез, что от трения заскрипела.
– Может быть, ты прочитала о нем грустную историю?
Она подняла на меня взгляд.
– Я не умею читать.
– Я имела в виду, что, возможно, офан Пиппа читала тебе историю о мальчике по имени Джаред? – Я улыбнулась, хотя мои внутренности словно превратились в кипящую массу. – Ты ведь не сказала оценщику, что у тебя от этого болит сердце?
Найя откинула прядь волос со лба.
– Не сказала?
– Офан Пиппа говорит, что врать очень плохо.
Ох… Нет…
Найя всхлипнула.
– Я сделала что-то не так? Я просто хотела помочь apa. – Ее губы дрожали. – У него проблемы из-за меня?
– Нет, Найя. – Я смахнула несколько ее слезинок большим пальцем. – Он в беде из-за меня.
– Из-за тебя?
Горькая улыбка скривила мой рот.
– Сераф Клэр хочет, чтобы он сосредоточился на своей работе, а не на моих крыльях.
– Неоперенная Селеста! – По игровой комнате разнесся строгий голос Миры. – На пару слов.
– Боже… Я не глухая, – пробормотала я, отчего на лице Найи появилась улыбка. Я поцеловала ее в лоб, затем поставила на пол и встала. – Я сейчас вернусь. Никуда не уходи.
Мира склонила голову в сторону коридора, и я проследовала за ней.
– Тебе нужно зарабатывать перья, а не терять их.
Ее упрек прозвучал из лучших побуждений, но в самом деле?
– Элиза – огромная заноза в заднице.
Мира резко вдохнула и уставилась на воздух вокруг моих бедер.
– Расслабьтесь, офан. Этот определение не стоит мне ни одного перышка. Испытано и проверено.
Ее плечи оставались под углом девяносто градусов. Ей не до веселья.
– Ты знаешь, где Сераф Клэр провела свой день? – Она сделала паузу. – В Вене.
Меня происходящее тоже больше не забавляло.
Мира вздохнула.
– Тобиас говорит, что нам не стоит волноваться. Адам не сказал архангелу ничего лишнего.
Умерив тон собственного голоса, я прошептала:
– Может, он и не сказал, но Найя проговорилась Элизе, что имя Джареда причинило боль ее сердцу.
– Ей четыре, и она очень чувствительна. Многие вещи заставляют ее сердце болеть.
– Клэр знает, офан! Она не стала бы рыскать вокруг, если бы…
– Она подозревает, но не знает, – прошипела она. – Никто не знает.
– Вы знаете.
– Я подозреваю. Но, будь уверена, подозрения не принимаются в суде Совета Семи.
Я закусила губу. Возможно, подозрения и не принимаются, но они подстегнут Клэр к дальнейшим действиям, и в какой-то момент она обязательно найдет веские доказательства. Приемлемые доказательства.
– Ева! – охнула я. При всех ее недостатках, она любила Лей, а любовь – мощное оружие.
– А что с дочерью архангела? – спросила Мира.
– Вам нужно поговорить с ней. Она была лучшей подругой Лей. Она…
– Нет! – Цвет ее лица стал таким же багряным, как крылья. – Абсолютно нет! Ты сошла с ума, неоперенная? – Внезапно ее рот захлопнулся, а взгляд упал на что-то позади меня.
На кого-то.
Найя.
– Пиппа! – крикнула Мира. – Пожалуйста, выполняй свою работу
– Прости, Мира. – Пиппа увела Найю из дверного проема.
Как только дверь закрылась, офан Мира сказала:
– Единственное, о чем тебе нужно беспокоиться, это крылья. Чем быстрее ты доберешься до Элизиума, тем быстрее она вернет себе отца.
Я уставилась на закрытую дверь игровой комнаты, мой пульс наконец-то успокоился. Не потому, что я почувствовала облегчение, а потому, что Мира права: чем скорее я вознесусь, тем скорее Ашер сможет снова путешествовать. На волне адреналина я развернулась и направилась в Зал Оценки. Я просматривала профиль за профилем, однозначные цифры расплывались в двузначные. Слишком низкий рейтинг. Все они слишком низкие.
Затаив дыхание, я остановила прокрутку и ввела имя, которое запомнила, а затем прижала ладонь к стеклу голоранкера.
Лей исправила Тройку, как и муж Серафа Клэр. Поскольку мне хватало мотивации, я не видела ни одной причины, по которой могла бы потерпеть неудачу.
Барбара Хадсон. Адвокат в «Хадсон и Минц». 100.
Жди меня.
После ночи, наполненной скорее кошмарами, чем снами, я приехала к узкому кирпичному таунхаусу, выкрашенному в красивый зеленовато-голубой цвет. Он расположился между пыльным музыкальным магазином и многоквартирным домом с провисшими кондиционерами. Я выбросила пустой стаканчик из-под кофе в мусорное ведро, вытерла с пальцев крошки пончика и позвонила в дверь рядом с золотистой табличкой с надписью «Хадсон и Минц, семейное право».
Никаких шикарных многоэтажек для этой Тройки и ее помощника, молодого юриста с однозначным баллом. Представив себе его низкое число, я решила, что Барбара не может быть настолько
