потолок новой гостиной, про пиратов. Она могла рассказать ему почти все, кроме того самого, сокровенного. Но сокровенного ему и не надобилось, он довольствовался малым.
В апреле, неожиданно сама для себя, она обнаружила, что его визиты в поместье не раздражают. А это что-то да значило. Правда, Фиши, которого теперь все величали мистер Смит, смотрел на кавалера недобро. Но советов не давал. Оно и правильно, у Дороти своя голова на плечах.
Пусть ей больше не видать того всеобъемлющего счастья, которое все равно было несбыточно, но уж сделать довольным одного хорошего парня она сумеет. С учетом того, что парень прекрасно понимал, кого зовет замуж. И если его и волновало отсутствие у невесты некоторых привычных черт, как то невинности и наивности, и присутствие других, несвойственных, властности и умения планировать, то он этого никак не показывал.
Помолвку объявили в мае, когда зацвела сирень.
Она выкупила карточные долги его брата (через подставное лицо, разумеется), ссудила деньги его дяде на суконную мануфактуру, и внутри что-то отпустило. Стало… нормально.
Только к концу лета она поняла что — она потеряла надежду.
На то, что все-таки однажды найдет в себе смелость — и вернется туда, к ним. Хотя бы увидеться.
Но потом приходило осознание, что глупо стремиться к тем, кому она не нужна и будет служить лишь ненужным напоминанием о прошлом. Надежда сначала горела, потом тлела угольками, а потом тихо и незаметно сдохла, придавленная ежедневной суетой, разговорами с женихом, делами в поместье.
К лету, когда определились с датой свадьбы, почти прекратились сны, внутри стало пусто. Ощущая себя практически замужней дамой, Дороти перестала посещать кабаки, во избежание слухов, закончила ремонт ротонды и выстроила новую конюшню.
Когда пришло письмо из Адмиралтейства с предложением через год вернуться на флот и выбрать место службы, она ответила согласием и выбрала Восточные острова. Другой край света.
Там тоже был теплый океан и яркие птицы.
В августе Фиши, когда они обсуждали покупку очень симпатичной кобылы хорошего племени — крепкой, с шеей, изогнутой точно лук, и соразмерными, не слишком длинными ногами, неожиданно спросил:
— А мистер Арнольд животину-то видел? Как находит?
Дороти на миг замялась, не понимая, о чем ее спрашивают и при чем тут какой-то Арнольд, когда она присматривала лошадь для своего будущего мужа, финансовые дела которого не позволяли пока менять коня.
И только спустя минуту некрасивой паузы сообразила, что Арнольд — это и есть ее жених. Которого она привыкла про себя называть не иначе как “избранник”, “будущий супруг”, “лорд”, и даже не сразу вспомнила его имя.
Фиши точно внутрь ее головы заглянул, вздохнул, откашлялся и спросил дозволения уйти на лошадиную ярмарку.
Ночью назначенного свадебного дня прежний сон вернулся.
Он был ярким, сочным и так похож на правду, что у Дороти на языке остался вкус соли, которую она сняла с губ Дорана, и ворот ночной рубашки пропах табаком и корицей, потому что Рауль обнимал ее сзади.
Еще несколько мгновений Дороти плавала в этих волшебных ощущениях, а потом в дверь постучали, и отвратительно-настоящий Фиши принес свадебное платье, в котором предстояло пройти обряд.
Дороти заполнила пустоту внутри бокалом кьянти, приказала подать завтрак в спальню и села разбирать почту от партнеров из Иравии, где последние несколько караванов здорово пострадали от налетов кочевников. До церемонии она как раз управится с частью. Пока ей делали прическу, она успела надиктовать письмо и даже перекинуться парой слов со счетоводом.
По дороге к семейному храму она думала, что день для октября выдался удивительно хороший, в такие дни все играет на руку, все удается. Даже не вспоминать утренний сон удалось легко и просто.
Церковный неф встретил ее смесью воска, ладана и цветов — жрец успел привести тут все в божеский вид, а незаменимая миссис Тэтчвуд даже расставила горшки с розовыми пахучими лопухами везде, где только можно.
Дороти прошла к жертвеннику, уселась на скамью и вздохнула: ждать жениха не меньше получаса, а согласно обряду невесте покидать храм до завершения церемонии запрещено.
Она пожалела, что не прихватила с собой деловые бумаги. Хотя хороша бы она была — к ней от дверей торжественно идет ее будущий муж, а она торопливо стряхивает с колен расписки за зерно. Впрочем, брак заключался по расчету — со стороны Дороти, и вряд ли по большому чувству — со стороны жениха, если конечно не считать за таковое любовь к деньгам.
Шорох за спиной она списала на сквозняк — окна по случаю празднества оставили открытыми, чтобы дамы в своих корсетах могли дышать вволю.
Когда зашуршало второй раз, а потом что-то звякнуло, Дороти уже начала оборачиваться, но не успела — на шее сомкнулись сильные руки, мир перед глазами потемнел, и последнее, что она успела подумать, что все прекрасные дни в ее жизни заканчиваются как-то не так. А еще что для офицера флота она непозволительно разнежилась в тиши своего поместья и, кажется, сейчас последует расплата…
Когда она пришла в себя, вокруг было темно, пахло рыбой, сыростью и деревом — наверняка опустился вечер, потому что откуда-то тянуло прохладой. А вот темнота объяснялась проще — на глазах у Дороти была плотная повязка.
Сам она лежала на животе. Кажется, на кровати.
Точно, на узкой кровати. Руки были скручены в запястьях и притянуты куда-то к изголовью, а ноги перехвачены в лодыжках — но не так чтоб очень крепко, куда слабее, чем руки.
Судя по тому, что неудобства там, где веревки впивались в кожу, она не испытывала — связали ее недавно, но прочно, без изъянов, в этом она убедилась, попытавшись пошевелиться и перевернуться на спину. Не тут-то было — еще один ремень или веревка прочно притягивали ее к кровати за поясницу.
Дороти выругалась вполголоса, попыталась выкрутиться из пут, не преуспела и остановилась на подумать. Вокруг пахло не сильно приятно, но насквозь знакомо — рыба, дерево, мокрые веревки, специи. Запахи были привычными и даже успокаивали. Она однозначно на корабле.
Судя по мелкой качке — тут Дороти замерла, прислушиваясь, стараясь поймать ритм — корабль стоял на приколе.
Она снова заметалась, но через минуту вынуждена была признать — связали ее бережно и на совесть. Теперь следовало дождаться похитителей, чтобы выяснить, что им нужно.
По любым бандитским меркам Дороти Вильямс была не самым выгодным товаром — дурная репутация, явно попытается бежать, содержать накладно, если только в бочку закатать, денег за нее отсыпят куда меньше, чем неприятностей. “Намного меньше”, —
