— Оден?
— Жив. Более здоров, чем можно было бы ожидать. И насколько я знаю, весьма зол. Ты же знаешь методы разведки.
Виттар знал. Сам работал.
— Говоря по правде, ситуация и в самом деле подозрительная до крайности. Будь на месте Одена кто-то другой, я бы разрешил действовать… по необходимости.
На стол лег свиток, перевязанный тройной алой лентой. Тончайшая папиросная бумага измялась, а буквы были едва читаемы.
— Это доклад. Протоколы, если захочешь, тебе предоставят.
Доклад был кратким. Емким. И да, Король прав.
Подозрительно.
Странно.
И настолько нелепо, что вполне может оказаться правдой.
Виттар помнил тонкую нить на родовом гобелене, которая день ото дня наливалась силой.
— Я могу забрать брата?
— Естественно. Я распорядился, тебя будут ждать и… Виттар, сам понимаешь, в городе ему показываться не стоит… некоторое время.
Неделя? Месяц? Год?
Это не ссылка. Разумная предосторожность, на которой в любом ином случае Виттар сам бы настоял.
— И портал пусть открывает кто-то другой. Силы тебе пригодятся.
Стальной Король поднялся, опираясь на подлокотники кресла.
Он не был стар.
Но война оставила слишком глубокие раны.
— Я очень надеюсь, — тихо произнес Стальной Король, — что твой ребенок родится здоровым. И поверь, будь иной выбор, я не стал бы подвергать его риску. Да и девочка хорошая… скажи ей.
— Что?
— Что сам хотел этой свадьбы. Женщинам порой нужно говорить очевидные вещи.
Быть может, он был прав, и в любом случае, совет стоил того, чтобы им воспользоваться. Но Виттар спешил, а Тора спала. У нее было такое умиротворенное выражение лица, что будить Виттар не решился.
Коснулся щеки и, наклонившись, поцеловал.
— Ты мое золотце, — сказал он шепотом. Но вряд ли был услышан.
Я вернулась домой.
Я открыла глаза и поняла, что вернулась домой.
Я ведь помню… балдахин из розового газа и, просвечивающий сквозь тонкую ткань, потолок с мозаикой из яшмы и малахита. И широкий подоконник, на котором стояла ваза с тонким журавлиным горлом. И прозрачные легкие шторы, что даже в безветренную погоду шевелились. Помню ощущение тепла и чистоты.
Безопасности.
Уюта.
Это моя комната, и моя же кровать, пусть несколько тесноватая на сегодняшний день. Но я касаюсь резной спинки — цветы и листья. Лак потускнел, но пальцы помнят узор.
И на огромной пуховой подушке по-прежнему неудобно лежать.
А одеяло норовит соскользнуть…
— Доброе утро, Хвостик.
Брокк сидит в кресле, которого прежде здесь не было, его наверняка принесли для Брокка, поскольку остальная мебель в комнате была слишком мала для него.
Хвостик… я повсюду за ним ходила.
— Доброе, — мне с трудом удается подавить зевок.
— Тебе удобно? Я подумал, что здесь тебе будет привычней.
— Удобно.
И хорошо. Я жмурюсь, потому что солнце яркое, расплескало по полу лужицы света. Я ходила по ним босиком и радовалась ощущению тепла…
…это было давно.
И спуская ногу с кровати, я до жути боюсь, что все хорошее осталось там, в прошлом.
Но пальцы касаются гладкого разогретого солнцем дерева, и мне хочется смеяться.
И плакать.
— Все хорошо? — Брокк подается навстречу.
— Все замечательно…
Наверное.
Я разглядываю брата, понимая, что неизменными остаются вещи, не люди. Он уже не выглядит таким высоким, Оден…
Не стоит думать про Одена.
— Все иначе, да? — Брокк смущенно пожимает плечами.
— Немного. Ты…
Какой?
С сединой в светлых волосах? Ее почти не видно. А ранние морщины его ничуть не портят. Он красив, и все-таки похож на маму. Мне хочется так думать. И разглядывать немного неловко, но Брокк так же жадно рассматривает меня.
Кого видит?
— Ты стала совсем взрослой, — правой рукой он накрывает левую, которая в перчатке.
— Альвой, да?
Когда он улыбается, морщин становится больше, и почему-то я понимаю, что улыбаться он разучился. Наверное, тоже повода не было.
— Альвой ты всегда была. А сейчас… я ожидал увидеть тощую девчонку с длинным любопытным носом. А она взяла и выросла… как теперь быть?
— Не знаю, — подтягиваю одеяло, пусть бы в комнате и не холодно. — А мне казалось, что ты выше… и больше… Брокк, я…
— Ты дома, Хвостик. Тебе нечего бояться.
За исключением Королевской Разведки, которая наверняка меня ищет, уверившись, будто бы я и вправду вынашивала коварные планы в отношении Короля.
— Поверь, сюда никто не посмеет сунуться, — Брокк расцепил руки. — Давай ты позавтракаешь, и мы поговорим?
— Давай.
Есть захотелось сразу и вдруг, даже в животе заурчало совершенно неприлично.
— Спустишься? Или лучше здесь?
— Здесь.
Я не готова пока выйти из комнаты. И он не настаивает.
Брокк уходит, я же встаю и, как в детстве, по солнечным островкам добираюсь до гардероба. Надо же, мое бальное платье… и атласные туфельки… и сумочка даже, крохотная, отделанная речным жемчугом. Еще наряды, я их не помню, но наверное, мама сочла их не подходящими для побережья. Или после той ссоры не пожелала принимать от деда подарков.
Кукольный домик остался.
И фарфоровая леди в платье с кринолинами… и мой сервиз, точь-в-точь как настоящий… и плюшевый медведь с потертым носом. Я обнимаю его: от шерсти исходит слабый аромат лаванды.
На туалетном столике нашлась щетка из свиной щетины и гребешок… шкатулка, отделанная раковинами… пустой флакон из синего стекла — в нем некогда была розовая вода.
И я понимаю, что надо бы одеться, что пусть на мне и длинная, широкая сорочка, но завтракать в таком виде неприлично.
Да и неудобно: мебель здесь сделана для двенадцатилетней девчонки.
Мы с братом устраиваемся на полу.
И завтракаем. А я вспоминаю кукольные чаепития, которые отличались претенциозной степенностью. Мои дамы вели светские беседы и… и ведь кто-то когда-то сделал эту комнату для меня.
Сохранил.
Уберег ставшие ненужными вещи.
И значит, я действительно нужна здесь. Сейчас и раньше.
— Если бы не запах, я бы тебя не узнал, — Брокк первым нарушает молчание, пусть бы оно не тягостное вовсе.
Он сидит, скрестив ноги, и левую руку, ту, в перчатке, прячет под столом.
— Расскажешь, что произошло?
— С чего начать?
— С начала…
Знать бы, где оно было. И рассказ выйдет долгим, но есть еще чай в высоком чайнике, и фарфоровая ваза со взбитыми сливками, свежая черника, булочки с изюмом… я отражаюсь в зеркале — тощая нечесаная девица в белой сорочке не по размеру. И ничего общего с той девочкой, которая когда-то примеряла платья, утверждая, что слишком взрослая, чтобы носить косы.
