риски и подожжет эту халабуду, и Муравьед об этом знает.
Подивившись странным отношениям в ночном мире Иркатуна, я тихо рыкнула на Аларика и Лавронсо, чтоб сидели и ждали, и пошла за Мордагом.
Парень привел меня в комнату небольших размеров, но не клетушку. Обстановка была как в дешевой гостинице, хоть и без видимой грязи. Кристал-светильники горели вполсилы, но ярче, чем в зале рюмочной. Тот, кого звали Муравьедом, стоял спиной и был в комнате один. Я насторожилась.
— Я привел госпожу Цинтию, — сказал Мордаг.
— Хорошо, — глухо произнес Муравьед. — Иди. Если хочешь, чтоб я им помог, сделай все к утру.
Мордаг ободряюще мне кивнул и исчез за дверью. Похоже, за помощь будем платить не только мы.
Муравьед обернулся, и я стиснула зубы. Конечно, это должно было когда-нибудь случиться, но почему сейчас?
— Джим-Ловкач, — выдохнула я, глядя в искаженное шрамом лицо. Я очень хорошо знала этот шрам. Сама начертила. — Неужели выпустили?
— Кабы выпустили, я бы здесь не сидел как плесень в сортире.
Мы молча смотрели друг на друга. Что можно было сказать?
Незадолго до смерти Нимнадила мы взяли главаря шайки, которая грабила дилижансы. Уж не знаю, кто из родственников или близких банкира попался в их лапы, но раздраженный бездействием стражей господин-при-деньгах нанял дюжину порученцев, чтоб ездить под видом пассажиров, привлекая банду на себя как на приманку. Нам повезло в первый же день. Банда полегла под клинками гильдийцев и стрелами Нимнадила. Главарь сообщил мне, что “лично порежет бабу”, и пока я махала с ним клинками, его попросту стукнули сзади. Но провести по его физиономии концом длинного кинжала я успела.
Что перевесит? Желание нажиться? Желание отомстить? Достаточно ли грозно звучит для него предупреждение Мордага?
— Что, влипла? — осклабился Ловкач.
Имел ли он в виду объявления о поимке госпожи Раенальд или то, что я стою в его комнате одна, я не знала, но решила не уточнять.
— И под Меркатов копаешь, — Ловкач наслаждался положением. Помолчав он продолжил: — Нет, сдавать я тебя не буду ни тем, ни другим. Мы с тобой интереснее придумаем.
Я приподняла бровь. Муравьед наклонился над столом, опираясь на костяшки кулаков, и приказал:
— Говори, чего тебе надо для начала.
— Ты хочешь сказать, что готов оказать мне услугу?
— Если в цене сойдемся.
Нет, в его алчность я сейчас не верила. Тут что-то другое.
— Возможно, ночные Меркаты хранят важные бумаги Меркатов дневных.
— Пф, тоже мне новость.
Что ж, по крайней мере, в этом мы оказались правы. Останусь ли я в живых, чтоб рассказать команде?
— Мне нужны бумаги по операциям через их банк.
Джим-Ловкач сел и воззрился на меня, положив подбородок на ладонь.
— Пожалуй, я и впрямь оставлю тебя жить. Если ты их так прижучить хочешь, что бумаги из банка нужны, вся их власть квакнется, и мне место на ночной стороне освободят. Чем же ты их взять собираешься… В самих бумагах ничего нет, иначе их на ночную сторону не отдали бы.
Это было не вопросом, скорее, раздумьем. Ловкач понимал, что ничего сверх нужного я ему не скажу. Он внимательно посмотрел на меня и заговорил снова:
— Есть у меня к ним подход, держал для чего-нибудь серьезного. Через два дня бумаги будут у меня.
— Цена?
Он окинул меня взглядом и ухмыльнулся:
— Останешься до утра и расплатишься. Ты явно не девица, хотя вряд ли много умеешь.
Ловкач и правда ловок. Он придумал, как отомстить мне за арест, но оставить живой и здоровой, чтобы я расчистила ему дорогу к ночному трону. Я сделала попытку поторговаться:
— Я могу заплатить столько, что хватит на трех лучших дам из лучшего заведения города. С доставкой.
— Я назвал тебе цену. Не хочешь — как хочешь. Если согласна, раздевайся.
Я посмотрела ему прямо в глаза и приподняла бровь:
— Платить вперед?
Хмыкнув, он кивнул:
— Значит, послезавтра. И не вздумай дурить. Или так, или ищи кого другого. Но учти, кто другой запросит дороже, — и глянув на мою заломленную бровь, поясил: — могут и на троих тебя разложить.
Могут. Если я откажусь, все трущобы будут знать, кто я такая, и какую цену с меня брать.
За ту дюжину шагов, что отделяла дверь от зала, где меня ждали Аларик с Лавронсо, я несколько раз с силой выдохнула и постаралась спрятать внутрь желание убивать. Что делать? Что? Я не знала. От мысли лечь в постель с этой тварью хотелось удавиться.
Я не раз и не два получала подобные предложения, но мне удавалось добыть искомое иначе: переубедить, приставить кинжал к горлу, выкрасть, взять с боем. Конечно, про каждую порученку шептались, мол, знаем-знаем, как она работает. И про многих симпатичных молодых порученцев тоже. Один весельчак спьяну предположил, что мы с красавцем-Нимнадилом украсили ночь графа N на троих. Не успела я удивиться его глупости, как тот не досчитался трех зубов. По общему мнению приятелей пострадавшего, Нимнадил его пожалел. Мог бы и мозги по столу размазать, "все равно этому дурню не надобны, коль эльфа-боевика задирает".
Но одно дело — сплетничать, другое — знать наверняка. Не только брезгливость меня останавливала, не только ощущение тошноты при одной мысли о чужих руках, но еще и понимание, что это путь в один конец. Фасталк был не единственным, кто дал мне задание из-за моей чистой репутации. Жениха-полуэльфа, который был моим напарником, посчитали допустимым отступлением от правил, так же, как владение кинжалом и рукопашным боем для женщины. Но если бы я коснулась настоящей грязи, меня мигом перевели бы из приличных дам в нечто вроде веселой девки, и вместо сопровождения почтенных вдов с дочерьми мне бы стали предлагать добыть документы, ценные украшения или компрометирующие сведения, проведя ночь с нужным человеком. Или и вовсе — стать таким компрометирующим случаем. Будучи порученцем в гильдии, от подобных заданий я с негодованием отказывалась.
Но сейчас ставка — благополучие дочери Аларика, и может статься, спокойствие этой части королевства. Имею ли я право отступить? Я и правда не девица. И я больше не гильдийский порученец. Репутации у меня все равно нет. Что будет со мной после того, как я разрешу дело Аларика и довезу троицу до порта, никому не интересно. Бейлир пойдет своим путем, а мне... и правда, полезь
