— Расскажешь, что произошло?
— С чего начать?
— С начала…
Знать бы, где оно было. И рассказ выйдет долгим, но есть еще чай в высоком чайнике, и фарфоровая ваза со взбитыми сливками, свежая черника, булочки с изюмом… я отражаюсь в зеркале — тощая нечесаная девица в белой сорочке не по размеру. И ничего общего с той девочкой, которая когда-то примеряла платья, утверждая, что слишком взрослая, чтобы носить косы.
Она исчезла, потерялась где-то на пыльной дороге… или в лагере… или в Храме.
А рассказывать легко.
Говорю… останавливаюсь, чтобы перевести дух. Пью уже не чай — молоко, которое принесли в высоких стаканах. И к нему — пышную сдобу. И тонкие кружевные блинчики.
Мед.
Шоколад. И вазочку с миндальными орешками. На столике почти не осталось свободного места, а завтрак слишком затянулся. Но я снова говорю… и еще… и наверное, обо всем, сразу. Здесь, в этой комнате, рассказывать не страшно, и даже воспоминания уже не пугают.
Когда же я, наконец, умолкаю, Брокк протягивает руку через стол и касается запястья:
— Все закончилось, Эйо. Теперь все действительно закончилось.
Я ему верю.
Закончилось. Я вернулась домой. И… надо просто привыкнуть к этому.
— А… разведка?
— Забудь. Вряд ли у них было что-то и вправду серьезное. Для вида побегают, а там найдут занятие поинтересней.
Пусть ищут, там, в долине, но я-то сейчас по другую сторону гор, хотя и не совсем понимаю, каким чудом здесь оказалась.
— Даже если найдут, то разговаривать им придется со мной. А я тебя не отдам. Никому.
Брокк нахмурился и ущипнул себя за ухо.
— Эйо… тот высший. Я знаю, о ком идет речь. И если тебе интересно, что с ним, я попробую выяснить…
Интересно?
Или нет? Это не интерес, я просто хочу знать, что он жив и дома.
— Пока о возвращении не слышал. Полагаю, после твоего побега к нему возникли… вопросы.
То есть я…
— Эйо, он взрослый и в состоянии сам о себе позаботиться. Без санкции Короля его не тронут. Подержат и отпустят…
— А если нет?
— Не будет «если», Хвостик. Будет так, как решит Король, — Брокк отвел взгляд. — В последнее время, конечно, всякие слухи ходили, но… мне кажется, что дом Красного Золота по-прежнему в фаворе. Поэтому давай просто немного подождем.
— Хорошо.
Оден говорил то же самое. А я испугалась.
Сбежала.
Вернулась домой. Дома ждать легче, чем в камере… и наверное, действительно волноваться не о чем. Но я волнуюсь.
А Брокк вздыхает и говорит то, что должен сказать:
— Я попытаюсь выяснить, что с ним по своим каналам. И если ты вдруг захочешь встретиться… не буду возражать.
Хотя сама идея ему явно не по вкусу.
— Но будет лучше, если ты просто-напросто забудешь о том, что между вами было.
Попробую.
Наверное, об этом рассказывать не стоило. Там, в дороге, все было правильно и логично, а здесь… здесь весьма определенное отношение ко внебрачным связям. Да и стоит ли кривить душой, далеко не все, что происходило между мной и Оденом можно оправдать необходимостью.
И теперь мне должно бы быть стыдно перед братом, но…
Брокк провел пальцем по запястью.
— Высшие — особый случай, Хвостик. От них лучше держаться подальше. Легко потерять голову. Поверить, что все — на самом деле так, как тебе говорят. Это как опиум курить, хотя с опиумом ты хотя бы знаешь, что картинки в голове — лишь твои фантазии. А вот с Высшими… они умеют сделать так, что перестаешь думать о разных мелочах, вроде того, насколько безнадежны эти отношения. Хочется немного счастья.
Он говорил не обо мне. И в глазах застыла такая тоска, что я взяла брата за руку, как много лет тому… правда, тогда именно он утешал меня.
— Это ведь не преступление — быть счастливым, верно? — Брокк вытащил из-под стола левую руку. — Только однажды тебе говорят, что все окончено. Муж возвращается.
Ему было больно, и боль до сих пор не ушла. Мы с Брокком одной крови, и я знаю — он действительно любил ту женщину.
А она его?
Возможно. Но это не имело значения.
— Я не хочу, чтобы ты страдала, Эйо.
На следующий день я решаюсь выйти из комнаты.
Меня никто не заставляет, но сама понимаю, что нельзя вечно прятаться в детстве. Причем понимание приходит в ванной из розового мрамора, настолько тесной, что сидеть приходится, поджав колени к груди. И краны, и зеркала, и резной столик, и пушистые полотенца выглядят игрушечными.
А я слишком взрослая, чтобы в куклы играть.
Но моюсь долго, растираю себе плечи мочалкой докрасна.
И потом кутаюсь в пушистый халат…
В комнате уже приготовлено платье, простое, легкое, из ярко-зеленого ситца, оно явно было выбрано наугад, поэтому слегка великовато.
— Я бы пригласил портниху, — Брокк помогает одолеть шнуровку. — Если ты хочешь ее видеть. Тебе нужен гардероб… и обувь, наверное. И все остальное тоже, но ты сама решай.
— А… — я трогаю тонкую ткань. — Можно, я не буду носить платья?
Они красивые.
Но… в платье неудобно бегать.
Брокк это понимает, и вместо того, чтобы убеждать, что из этого дома мне убегать не придется, говорит:
— Как хочешь, Хвостик.
Мне нужно время, чтобы привыкнуть жить по-новому, вернее, по-старому. Но сегодня мы осматриваем дом. Он тоже изменился… стал меньше?
— Это ты выросла, — Брокк улыбается.
Наверное… потолки не столь высоки, а залы — необъятны. Вот этот гарнитур с гобеленовой обивкой я не помню, наверняка, он появился недавно… а перед маминым портретом задерживаемся надолго.
— Ты на нее похожа, — Брокк прячет левую руку за спину.
Зеркала утверждают: лукавит.
— Я просто вижу чуть дальше, чем зеркало, — отвечает брат, когда я говорю об этом.
Есть и его портрет… Брокк молодой и в форме, которая ему к лицу.
А вот и дедушка…
— Он умер… если хочешь, мы потом сходим.
Хочу. Я так и не сказала ему спасибо за те подарки, и еще за комнату, и наверное, за то, что все-таки считал меня частью рода. И портрет повесил. Пухлая девочка в зеленом платье…
— Его срисовывали с миниатюры. Меня уверяли, что сходство — максимально возможное.
Потом был зал для тренировок, и Брокк, который дернулся, придерживая руку, но не стал отстраняться, когда я перехватила его за локоть. И перчатку сняла.
— Несчастный случай… отрезало начисто. Еще до войны.
Чуть ниже локтя.
— И пришлось придумать… замену, — он разжал пальцы, сплетенные из металлической паутины. — Ты же помнишь, у меня замечательно получалось придумывать.
Я смотрела на кожаные ремни, которые крепили железную руку к живой, на тонкие патрубки, уходившие в розовую культю, на массивный остов и плетение металла, которое почти кожа.
