Я снова вздрогнула. Не знаю, как вести себя, когда речь заходит о её плюшевом наваждении, поэтому промолчала.
— Так что творится в твоей неудачно выкрашенной голове? Кстати, ты пробовала вывести краску оливковым маслом? Ты же не раздумываешь о том, чтобы воспользоваться Синсар Дабх, а?
Не собираюсь ни оправдываться, ни спорить. Нечего тут обсуждать. Тем более с ней. Из-за неё я и собираюсь это сделать.
— Конечно я пробовала смыть её оливковым маслом. Краска въелась в структуру волос, — раздраженно ответила я. — Смоется со временем.
— Думаешь, если воспользуешься её силой, она тебя не уничтожит?
— Сама как думаешь? — уклонившись от ответа, спросила я.
— Думаю шансы очень малы.
— Дэни бы рискнула.
— Было время, когда я, — она подчеркнула местоимение: — не осознавала, чем придётся расплачиваться.
— Ты имеешь в виду свой прыжок в зеркало, — констатировала я.
— Моё возвращение оттуда, — прошептала она. — Это самая тяжелая расплата.
— Есть идеи получше? — прямо спросила я.
После долгого молчания она ответила:
— Нет.
Закрыв глаза, я потянулась к своему озеру. Ей больше не придётся ни за что расплачиваться. Если я могу этому помешать, а я могу. И, возможно, со мной тоже всё будет в порядке.
— Мак, пообещай мне кое-что, — настойчиво прошептала она.
— Всё, что угодно, — ответила я, мысленно готовясь окунуться в тёмные воды. На этот раз они не накатывали на меня, пытаясь утопить. Поверхность озера была спокойной, гладкой, манящей, без намёка на глубинные течения.
— Если я отсюда не выберусь…
— Выберешься.
— Если не выберусь, — повторила она, — сделай кое-что для меня. Пообещай, что сделаешь. Пообещай, что исполнишь это, несмотря ни на что. Пообещай.
— Обещаю, — ответила я. Чего бы там она не хотела, сама это седлает, потому что она отсюда выберется. Я этого добьюсь.
— Зеркало, через которое я вернулась домой… — она сказала мне, где оно и как его найти. — Мне нужно, чтобы ты вошла в него.
— Зачем? — я отошла немного от своего озера, уделяя ей полное внимание.
— Чтобы спасти Шазама.
Я зависла и тупо просто лежала несколько мгновений, открыла рот, передумала, закрыла его. Мне казалось, у нас вполне адекватный диалог. Она была спокойной, разумной, рациональной. Даже чувство юмора демонстрировала, что неслыханно для Джады. А теперь вот снова заговорила о плюшевом зверьке, спасая которого из пожара, сама чуть не погибла.
— Он будет ждать меня целую вечность, — прошептала она с надрывом. — Он будет ждать и ждать, веря, что я вернусь за ним. Мне не выносима мысль о том, что он будет разочаровываться снова и снова.
Я ничего не ответила. Потому что знала, это то, через что она прошла сама. Она ждала, что кто-то придёт за ней и спасёт. Но никто так и не пришел.
— Он просто будет сидеть там день за днём. Будет думать, что это тот самый день. Счастливый день.
Она начала плакать, и от этого мои собственные слёзы потекли с новой силой. «Счастливый день», — сказала она. Сколько лет прошло, прежде чем она перестала надеяться? Надеяться на то, что счастливый день придёт?
— Он такой эмоциональный, — прошептала она. — Так легко впадает в депрессию и сдаётся. Он так долго был один. А я обещала ему, что он больше никогда не будет один.
Он был? Или она была?
— И я знаю, что он будет голоден, — взволнованно сказала она. — Будет очень голоден.
«О, Боже, — подумала я: — она, наверное, голодала в Зеркалье, с её-то потребностями в еде. И этим своим качеством она тоже наделила своего вымышленного друга.»
— Ты обещаешь, что пойдёшь и спасёшь его, если я не выберусь?
— Рыба, — сказала я натянуто. — Ты кормила игрушку рыбой.
— Скорее всего ты не сразу найдёшь его. Он прячется в других измерениях. Тебе придётся говорить с воздухом, скажи ему, что его Йи-Йи прислала тебя, и что он может показаться. Возможно, пройдёт некоторое время, прежде чем он поверит, что это безопасно. Чтобы ты ни делала, не допускай, чтобы он облизывал тебя или пытался съесть.
— Дэни, — с болью в голосе сказала я. Она хочет, чтобы я пошла в Зеркалье и говорила с воздухом.
— Я знала, что рыба была плохой идеей, — в её голосе был намёк на стыд.
Я ничего не ответила. Не знала, что сказать.
— Я не спятила, Мак. Шазам реальный, — произнесла она.
Я моргнула. О чём это она? Что пытается сказать? Видела я этого «Шазама». Это плюшевый зверёк.
Она с трудом выговорила:
— Я бросила его.
— Плюшевую зверушку?
— Нет, — раздраженно ответила она, — это совсем другое. У меня не получалось заснуть. Поэтому я представляла, что это он, чтобы нормально спать, пока не придумаю, как быть. Но я осознавала, что притворяюсь. А когда в аббатстве начался пожар, я как будто заново пережила всё. Будто тот день, день, в который я потеряла его, снова повторился. Это и спровоцировало то, что у меня слегка крыша поехала.
Я повернула голову влево так сильно, насколько это было возможно.
— Шазам реальный? На самом деле, по-настоящему реальный? — спросила я.
— Он капризный, пушистый коалокотомедведь. Я нашла его в свой первый год Зазеркалья.
Я открыла рот, закрыла его. Задумалась о том, насколько чётко и убедительно прозвучало то, что она только что сказала. Неужели она говорит правду? Или она настолько раздвоена, что теперь, когда Риодан выпотрошил её бред, она внушила себе, что бросила его?
— Коалокотомедведь, который разговаривает и прячется в воздухе? — в конце концов спросила я.
— Мак, перестань так много думать. Не удивительно, что он хочет поработать над твоим мозгом. Ты же постоянно ведешь внутренний диалог.
Меня это взбесило.
— Не будь стервой.
Я-то знаю, почему думаю так много; мне всю жизнь приходилось фильтровать мысли двух полноценных личностей, живущих внутри меня, при том что я и не подозревала о наличии второй: пятьдесят тысяч лет жизни, запечатлённых в памяти тёмного короля, вертелось в моём подсознании, навязывая мне кошмары о ледяных местах, обрывках песен, абсолютно бессмысленных желаниях. Я таила эмоции, которые никак не могла связать с событиями, происходившими в моей жизни. Мне всё казалось подозрительным, и не удивительно, ведь половина из этого мне не принадлежала. И я чертовски хорошо справлялась, лавируя между своим и чужим.
Она повторила:
— Он реальный. Ты должна мне поверить. Это часть обещания, которое ты дала мне.
— Ты не была всё время одна? — мне очень хотелось в это верить. Мне была ненавистна мысль о том, что пять с половиной лет ей пришлось отбиваться от врагов в полном одиночестве.
