кофе как знак памяти к их общему прошлому и уважения к ее вкусам, Тамико начала:
— Мы собираемся пригласить Кацуо, а я стала какая-то нервная… Хорошо, у анамаорэ не популярны мелодрамы и рассказы о несчастной любви, а то, я уверена, я упивалась бы ими и рыдала сутками напролет… Дико боюсь потерять Лу, просто больно от мысли… И я точно не беременна, ну никак не могу быть, а на душе словно гормональный дисбаланс… Это ты все подстроил?
Магнус удивился столь долгой непривычной в устах Тамико речи. Затем просиял:
— Нет, Тамико, не я… Взрослеешь так. Ревнуешь к Кацуо, взращиваешь новое…
Теперь поразилась Тамико:
— Я ревную к Кацуо?
Магнус посмотрел на нее внимательно:
— Да, он же будет отнимать время, которое вы могли бы провести вдвоем с Лукасом. Боишься, что Кацуо отнимет время подчистую… А ваша любовь с Лукасом, давно пустившая корни, растет и крепнет, отсюда важность царевича для тебя и все эти твои страхи…
Тамико виновато улыбнулась:
— А я уж подумала. Прости…
С грустью ощутив, что удовлетворив любопытство, Тамико наполовину утратила интерес к их беседе, Магнус ответил:
— Был рад тебя видеть. Заходи.
Оба понимали, что следующий раз наступит нескоро.
Глава 425. Причуды бога анамаорэ
«Привет, дневник!
Мы редко видимся, но я тебя помню.
Знаешь, если кто-то говорит, что моя любовь холодная, раз я не спешу пройти Церемонию, что они вообще понимают в любви?
Я обожаю своего чудесного мужчину, мне с ним хорошо и спокойно, хотя нрав у него буйный… Буйный и бурный, капризный, но он все равно мой мужчина, я чувствую… Я уверена.
Бывает, он сам ругается, что я могла бы быть с ним поприветливее, потеплее. Тогда мне обидно, но немножечко так.
«Разморозь меня,» — говорю, — «если что-то тебя не устраивает».
Он вспыльчивый, даже удивительно, как он умудряется иногда казаться отстраненным. Рассыпается в извинениях и целует нежно и горячо. Я таю.
Бурчит что-нибудь прикольное, что я вынуждаю его так себя вести, что я не самая сговорчивая…
Но ему нравится, все во мне нравится… И мне все в нем нравится…
А бог анамаорэ тут учудил.
Пошла я на него посмотреть, любопытно же! Другие анамаорские боги прямых аудиенций не устраивают.
Жрице его сказала, что цель одна — просто увидеть, как оно бывает, та меня пропустила.
И обомлела — он красивууущщщий!!! Просто слов нет описать!
Вспомнила невольно, как он эльфом прикинулся и соблазнить меня пытался, а он видимо мысли читает и говорит: «Что, Маю, решила убедиться, насколько я искусен?»
И улыбается… Так улыбается, что у меня в животе бабочки запорхали…
«Охохо,» — думаю, — «не дело я затеяла, что вообще пришла… Нет, Магнус… Я царевича люблю. Уже другого, но царевича, и так люблю, что невеста его теперь, а он тоже меня любит».
Вот Маг противный — мог бы меньше улыбаться, так нет! И взглядом раздевает. Не пошло, а лениво-ласково. Блииин!
«А по закону еще можно, ты не жена же».
И уже не понимаю, как: я совсем рядом с ним, а он меня гладит — по щекам, по подбородку. Приятно гладит, нахал!
«Не-не, спасибо, с меня хватит, пожалуй!».
Смотрит пристально:
«Богу отказываешь? Уверена?».
«Ага,» — киваю, — «я сюда так зашла, из интереса. А что, теперь все, конец мне?».
Маг смеется… Ах, он изумительно смеется! И руки не убирает, так и обнимает мое лицо ладонями, точно перед поцелуем. Блиииин!
«Проклятье на все жизни! Да не бойся, спокойно. Любишь царевича, люби, а захочешь меня, приходи. Богам законы анамаорэ и Церемонии не писаны».
Я его поблагодарила, что меня просветил, а еще за внимание ко мне поблагодарила. Отпустил.
Фууух.
Еще тот колдун… Наделала бы я глупостей, будь более горячая.
Думать сначала неплохо, очень неплохо…»
Проснувшись, Анеля не сразу сообразила, что происходит: вся нижняя часть ее гибкого тела была зафиксирована меж мужских бедер. Настойчивых, сдавливающих — Анеля оказалась совершенно без одежды в недвусмысленной позе.
Потемневшие изумрудные глаза Оливера горели гневом:
— Что тебе снилось?! Кого ты звала?!
Его интонация не содержала и капли ласки. Сексом в грубой форме Анеля заниматься не планировала, потому попробовала высвободиться — не удалось.
Оливер не только держал ее крепко, но и перекрыл Анеле магические пути отступления. Благодаря «отцу» Магнусу его способности значительно выросли.
Анеля сказала:
— Не собираюсь разговаривать подобным образом! Кого я звала?
Слова Оливера сочились ядом.
— Не собираешься?! А изменять мне собираешься?! Уже пустилась? Ты моя, Нели! Моя по всем законам этого демонова мира! И я лучше него!
Оливер занялся тем, к чему максимально располагала раскинувшаяся под ним обнаженная женщина.
Ревность превращала чувствительного Оливера в безумца. Разлучить их пару теперь могли только небытие или… решение бога. Обращаться к Магнусу Анеле не хотелось, но и терпеть бесчинство Оливера она также не собиралась.
Обняла Оливера:
— Эй, теперь разводы возможны! Я не потерплю такое обращение. Стоит мне сказать Магу, что я желаю стать его жрицей…
Оливер нехотя остановился:
— Я люблю тебя, с… — он не договорил, продолжив: — А ты меня нет?! Вспоминаешь какого-то?!
Обычное Нелино кокетство только усилило бы его ярость. Ее лицо приняло каменно-серьезное выражение.
— Не вспоминаю. Он просто приснился! Да, нам было хорошо когда-то, пару раз! И что?
— И что?! — Оливер аж поперхнулся. — Тебе нравится надо мной издеваться, понимая, что я никуда не денусь и не сдам тебя за оскорбление?!
— Тише, тише, — порой характер мужа казался взбалмошной и легкой Нели невыносимым. — Я просто сказала, как есть. Чтобы тебя успокоить. Я тебя люблю.
Оливер не поверил:
— Любила бы, не отталкивала бы сейчас!
Анеле ничего не осталось, как поддаться на провокацию Оливера, втайне признавая, что его сумасшедшие выходки были ей по душе.
И все же, как ее угораздило бормотать во сне имя бывшего любовника?!
* * *
Несмотря на изначальное желание уехать с юга в начале лета, Роберт и Колетт продолжали жить в живописном домике у моря, наслаждаясь всеми прелестями курортной жизни.
Роберт подумывал о приобретении недвижимости в пригожем краю, а пока души не чаял в своей мудрой жене, став невероятно нежным и ласковым.
Он буквально не отходил от Колетт, обнимал и целовал ее то сверху, с высоты своего приличного роста, то опускаясь на колени и утыкаясь лицом в ее растущий беременный живот.
К Котене прибавились десятки других выражающих приязнь слов, и собственная слащавость нисколько не смущала
