Маша Малиновская
Сахар на дне
1
— Встань!
Кровь стынет в жилах от этого голоса.
— Встань на колени.
Сердце от страха начинает раненой птицей трепыхаться в груди. Снова тёмная комната и мало воздуха. Снова приглушённый свет красных ламп.
Я подскакиваю на постели, судорожно втянув воздух. Опять этот сон. Почти год без него и вот снова.
Провожу рукой по лицу, пытаясь прогнать видение. Даже скорее ощущение. Приказы меняются. Голос мне незнаком. Но каждый раз я чувствую страх, и моё тело словно парализует.
— Травмы пубертатного периода, Яна, — бормочу себе под нос научную лабуду, надеясь заглушить противное чувство внутри.
Ничего, сейчас пройдёт. Так! Стоп. Сколько сейчас времени?
Хватаю смартфон с тумбочки и ошарашенно наблюдаю, как цифры перещёлкивают с 6:51 на 6:52. Чёрт! Проспала!
Скатываюсь с постели, едва не упав, запутавшись в лёгком одеяле, и бегу в ванную.
— Лиза, вставай!
Из соседней комнаты раздаётся стон, а потом на пороге появляется сонное стройное тело в пижаме — моя соседка по квартире и однокурсница — Елизавета Копылова.
— Мы проспали, давай быстрее!
Мы толкаемся возле раковины, чистим зубы. Пока Лизка наносит «кремики и пенки», я иду готовить кофе с бутербродами. Потом душ в экспресс-режиме, и вот ровно в 7:50 мы подбегаем к высоким железным воротам, держа наготове наши временные пропуска.
Касаемся ключ-картами к табло турникета, и нас пропускают на территорию госпиталя.
Хорошо, что август в этом году не жаркий, а то бы после такой спешки хоть душ принимай ещё раз. Аккуратно постучав, заходим в ординаторскую.
— Привет, девочки, — здоровается завотделением общей терапии, который часто пренебрегает своим личным кабинетом и старается быть ближе к народу.
— Здравствуйте, Артём Олегович, — Лиза приосанивается, выпячивая грудь, и в её голосе появляются сладковатые нотки. — Мы не опоздали?
Кокетничает. С Мироновым все кокетничают. Ну или почти все. Ещё бы — молодой доктор-красавец, да ещё и такой талантливый. Только вот и он со всеми кокетничает, никого особо не выделяя.
Сегодняшний день для нас особенный. Коллегия госпиталя должна принять решение после месяца прохождения практики — заключать с нами договор на интернатуру или нет. Мне бы очень хотелось остаться. Квартира, которую мы снимаем с Лизой, в пятнадцати минутах ходьбы. Да и сам госпиталь отличный. С моей специальностью тут есть чему поучиться.
Первые четыре года мы с Копыловой учились в одной группе на общелечебном деле. А потом, два года назад, пришло время выбирать специальность. Копылова ушла в офтальмологию, как и мечтала с первого курса, а я стала психоневрологом. И мне повезло, что в военном госпитале была вакансия. Весь месяц практики я старалась изо всех сил, и сегодня узнаю, захотело ли Министерство обороны в лице госпиталя со мной сотрудничать или придётся искать другое место.
Когда Миронов вышел, мы достали из шкафчика халаты.
— Тебя они по-любому возьмут, зря ты так волнуешься.
— Почему по-любому?
— Ты же краснодипломница.
Да, я шесть лет корпела над книгами, и теперь пришло время выходить в поле, так сказать.
Я застегнула халат и подобрала волосы, стащив с запястья резинку-пружинку. Переобулась, поправила табличку-бейдж на груди. И тут услышала жужжание в сумке.
Опять звонит Саша. Он же знает, что я занята. К чему этот контроль? Тяжело вздохнув, отбиваю звонок и выключаю телефон совсем.
— Янка, сколько тебе уже говорить, — щебечет Лиза, нанося на пухлые губы ещё один слой помады. — Он не будет ждать вечно. Пожалей уже парня.
— Прекрати, — обрываю подругу. Не люблю эти пустые разговоры. — Нам пора на планёрку.
Копылова совершенно не обижается. Она лишь подкатывает глаза и, расстегнув верхнюю пуговичку на и так довольно узком халатике, выходит за мной в коридор.
На совещании сначала заслушивают заведующих отделениями. Потом слово берёт начмед — высокая женщина, светловолосая, с умными карими глазами. У меня поджилки трясутся от напряжения. Отчим предлагал помочь, но я отказалась. Хочу сама добиться, хочу гордиться собой.
— Мы уже передали в медакадемию списки тех, кому будет предложен договор на прохождение интернатуры. Надеюсь, нас ждёт плодотворное сотрудничество, а вас — карьерный рост.
Выдыхаю я уже лишь тогда, когда слышу своё имя в списке, что зачитывает начмед. Из десяти практикантов приняли только шестерых. Я и Лизка в списках. Только работать будем на разных этажах, но это мелочи.
Теперь я штатный интерн при хирургическом и терапевтическом отделении. Меня представили моей наставнице и сказали отправляться с ней на четвёртый этаж.
— Итак, Яна Николаевна, давай знакомиться ближе, — невысокая улыбчивая брюнетка села в мягкое кресло за свой стол в ординаторской, жестом пригласив меня присесть на диванчик напротив. — Меня зовут Зоя Ивановна.
— Очень приятно, — улыбаюсь.
Мне нравится эта женщина, и я давным-давно знаю, как её зовут. А также её категорию, стаж, перечитала все её научные статьи по актуальным вопросам этиологии посттравматического стрессового расстройства. Я и мечтать не могла, когда выбрала специальность, что она станет моим наставником.
Зоя Ивановна вводит меня в курс дела, поясняет основные направления работы в терапии и хирургии, ещё раз напоминает о важности ведения медицинской документации.
— Хирурги считают нас шарлатанами, так что не удивляйся, если они будут корчить снисходительные рожи, — доктор поднимает презрительно бровь. — Но именно психиатр должен помочь пациенту избавиться от того внутреннего дерьма, которое приехало с ним из ада. И именно от нас с тобой зависит, вернётся ли солдат домой с целой крышей. Ибо на данный момент процент суицидов бывших военных на сто тысяч человек составляет 12,8 процентов.
Я ошарашено моргаю от таких невероятных цифр. Это много. Очень. А ещё ощущаю бремя ответственности за сделанный выбор.
— Так что у хирургов свой бой над столом в операционной, а у нас свой. И чаще всего он длится намного дольше нескольких часов, Яна Николаевна.
В течение дня я обустраиваюсь на своём рабочем месте, знакомлюсь с персоналом отделений, в которых теперь буду трудиться, получаю утверждённый график дежурств. Потом иду с Зоей Ивановной на обход. Почти всё время молчу, внимательно слушая и наблюдая за её работой.
Уже ближе к концу рабочего дня, около четырёх вечера, у Зои Ивановны звонит телефон внутренней связи. Она что-то коротко отвечает, а потом бросает мне:
— Пошли, Фомина, встречать подарочки из Сирии. Трое трёхсотых.
Я подрываюсь от бумаг и бегу за шефиней по коридору.
— Что это значит — трёхсотых? — спрашиваю уже в лифте.
— Раненные.
Мы выходим к приёмному, где уже в спецодежде ожидают несколько других докторов. Взволнованная Лиза тоже тут.
— Вообще-то, нам с тобой тут быть необязательно, но для тебя это будет полезный опыт.
В ожидании проходит ещё несколько минут, а потом я слышу шум. Мы переглядываемся с Лизой.
— Вертолёт, — тихо поясняет мне Зоя Ивановна.
Я внутренне вся подбираюсь. Да, моя помощь сейчас не потребуется. Будут, наверняка работать хирурги, но мы ведь все тут в одном котле варимся. И в определённый момент и мне придётся подключиться.
Двери приёмного открываются, и в холл ввозят три каталки. Сопровождающий отчитывается начмеду и дежурному хирургу об оказанной помощи в местном госпитале и предварительных диагнозах, пока персонал принимает пострадавших.
Мои ноги словно прирастают к полу. Учебники учебниками, но вот это… Абстрагироваться не получается, как и сглотнуть ком в горле.
Я вижу на первой каталке мужчину лет сорока, у него перемотаны голова и грудь. Он в сознании и пытается улыбаться Лизке. Ну как же.
Второй пациент тоже в сознании. У него зафиксирована шея и правая рука. Он смотрит безучастно в потолок. А вот третий…
