— Прости меня, я обязательно все исправлю.
Глава 7
Матвей
Полтора месяца спустя
—Матвей, ты меня вообще слушаешь? — отец в очередной раз пытался донести до меня информацию о поставках, каких-то сроках, падениях курса, зарубежных партнерах, о том, как важно выиграть тендер, а мне было, откровенно говоря, насрать с высокой колокольни. Две недели, сука, почти две недели я не переступал порог больницы, не видел ее, и мне чертовски хотелось бросить все, послать отца далеко и надолго с его компанией и свалить туда, где меня совершенно не ждали. — Матвей, — изменение интонации в голое отца немного привело меня в чувства.
— Да слушаю я, пап, — отмахнулся, лишь бы он отвязался. Я понимал, что он ни в чем не виноват, ведь я сам надел себе эту удавку на шею, привязал себя договором, взял на себя ответственность. Он свою часть уговора выполнил, Лару оперировали лучшие из лучших, теперь я должен был выполнить свою.
Только нихрена мне все это не всралось, пока она там наверняка себя до истощения доводит. Все ей по боку, в глазах ни намека на жизнь, пустота, гребанная убивающая пустота.
Если в первые несколько дней она пыталась меня выгнать, кричала, истерила, просила уйти и не возвращаться, то со временем все кардинально изменилось, она просто включила игнор, пялилась куда угодно, но только не на меня, в глазах полное безразличие и никаких эмоций.
Я был готов биться головой о стену, выть от безысходности и рвать на себе волосы, потому то она меня не слышала или не хотела слышать. Ни слова, я, сука, не услышал от нее ни слова за последние две недели, что проводил у ее постели. Таскался туда, как щенок побитый и каждый раз сталкивался с холодным равнодушием в зеленых глазах.
— Ты ничего мне рассказать не хочешь? — отложив отчеты в сторону, отец взглянул на меня из-под опущенных очков. На лбу выступила длинная, глубокая морщинка, а на лице отразилось выражение крайней степени беспокойства. — Я не лез, но твое состояние в последнее время мне совсем не нравится, нервный какой-то, загруженный, витаешь непонятно где, мать переживать заставляешь.
— Нечего рассказывать, пап, — я не хотел обсуждать с ним щекотливую тему. Да и что я мог сказать? Я сам ничерта не понимал.
— Нечего говоришь, — нахмурившись, отец откинулся на спинку стула, приняв максимально расслабленное положение. — А как насчет того парня, которого ты держишь в заложниках?
Вопрос застал меня врасплох. Как он узнал? Следил? Да, я все еще держал ублюдка Азарина в том доме, я с ним еще не закончил, да и не начал в общем-то, спускал на нем пар разве что, когда в очередной раз был послан в никуда. Злился, нет, не на нее, я злился на ублюдка, сломавшего ее, сделавшего из нее то, что мне приходилось видеть изо дня в день. Она даже не старалась, не пыталась встать на ноги, реабилитация для нее – пустой звук. Не силой же заставлять, да и толку, если сама не хочет, а она жить не хочет и я, мать его не представлял, как вдохнуть в нее жажду жизни. Азарин же пока играл роль груши для битья, порой я увлекался, но оно того стоило.
— Ну так что?
— Тебя это не касается, пап, — ответил раздраженно и соскочил с места, не хватало только отчитываться перед отцом, чай не маленький.
— Сядь, — рявкнул он тем самым своим тоном, не терпящим возражений. — Ты собрал вокруг себя людей Графа, держишь в заложниках человека вместо того, чтобы прийти ко мне и говоришь мне, что меня это не касается? — отец перешел на крик, еще чуть-чуть и прибежит мать. Только этого мне не хватало. Если отец давил авторитетом, то мать, черт подери, отличный манипулятор, хрен удержишь язык за зубами. — Чем тебя наши парни не устроили?
— А чем тебя не устроили люди Графа? — огрызнулся в ответ, все это начало порядком раздражать. Неужели он не понимает? Я не собирался ничего решать законными методами, а люди отца в грязи и криминале никогда замешаны не были, да и он от подобных дел уже давно держится стороной, все законно, правильно.
— Матвей, — сняв очки, отец устало растер переносицу и только сейчас я заметил, как сильно он устал, осунулся, на лице появились новые морщины, мешки под глазами, всегда в делах, всегда первый, конкуренты рыдали каждый раз, когда отец вступал в борьбу за тот или иной проект и всегда выходил победителем, а ведь когда-то он также, как и я не хотел этим заниматься. — Это опасная дорожка, кривая.
— Не надо пап, мне не пять лет, — перебил его, не желая слушать нотации. Для себя я все решил в тот день, когда узнал, что с ней сделали, срал я на то, какая там дорожка, я убью их всех.
—Это как-то связанно с той девочкой? — спросил осторожно. Странно, что он еще не раскопал на нее полное досье, он мог. Пара звонков нужным людям и у него на столе лежала бы вся информация, об изнасиловании, конечно, никто не знал, но отец не дурак, сложил бы два и два.
— Я не хочу об этом говорить.
Вздохнув, отец неожиданно поднялся, подошел к шкафу со спиртным и выудил из него бутылку коньяка за хреналион рублей. Заметив мой удивленный взгляд, еще бы, он близко нас с Киром к содержимому этого шкафа не подпускал, отец поставил передо мной бокал и усмехнувшись произнес:
— Раз уж такой повод.
— Какой такой? — спросил непонимающе, пока отец разливал жидкость по бокалам. Не дожидаясь ответа, взял один и опустошил залпом. Терпкая жидкость обожгла горло, даже закашлялся от неожиданности. Крепкая дрянь.
— А ты как думал, — рассмеялся отец, — это тебе не та ерунда, что вы в клубе хлещете, до этого коньяка дорасти нужно.
— Да иди ты. Так о каком поводе речь? — напомнил я.
— Как о каком, — брови отца взлетели вверх, а на губах появилась самодовольная ухмылка, так и кричащая: «Я же говорил». — Мой сын влюбился. Как ты там говорил? Все это хрень для наивных девочек?
— Я, пожалуй, пойду, — разговор стал затрагивать личное, а этого я не любил. Проницательность отца раздражала, не хватало мне только его шуточек.
— Да не кипятись ты, — примирительно заговорил отец, — смотри какой стал, слова не скажи. Девочка-то хорошая?
— Да какая разница, если я ей нахер не сдался, — неожиданно для самого себя высказал то, что волновало меня больше всего, грызло изнутри и как не боролся с этим едким чувством, с каждым днем оно поглощало меня все сильнее. Безразличной она была только со мной, я видел, как она говорила с Максом, как улыбалась ему, ему, блядь, не мне. И снова во мне вскипала ревность.
Мне придушить его хотелось, избавиться от него раз и навсегда, она на него как на Бога смотрела, а я был пустым местом. Что бы не сделал, все не так, даже гребанного слова не удостаивала, не смотрела на меня.
Меня разрывало от ревности, когда я видел, как начинало сиять ее лицо, стоило ему появиться в палате и вера в слова, которые она сказала Кате таяла с каждым гребанным днем. Она к нему не равнодушна, блядь, и я пока слабо себе представлял, как вытеснить его из ее сердца и заполнить его собой.
— Так просто сдашься? — усмехнулся отец и что-то в его взгляде навело меня на мысль, что знает он больше, чем могло показаться на первый взгляд. Неужели все-таки копал?
— Я похож на человека, который сдается при первой сложности? — разозлился, знал ведь, что он на слабо меня берет, а все равно разозлился. — Не знаю я, пап, что мне делать, я будто о стену бьюсь головой, а результата как не было, так и нет. Ты еще со своей компанией, уж прости, но не до нее мне сейчас, вот совсем, понимаешь?
— А ты как думал? Что отношения вот так просто даются, захотел и вот тебе на блюдечке? Не привык ты бегать, да? Разбаловали девки тебя совсем, а тут, вдруг, зубы обломал? — он определенно издевался надо мной. — Не смотри на меня так, я ведь прав. О стену головой, говоришь, бьешься? Так ты тактику смени.
Нашелся, млин, советчик. Куда еще менять, я и так возле нее щенком скачу, чуть ли не слюни подтирая, а она даже притронуться к себе не дает. Я ведь пылинки с нее сдувал, все проглатывал, каждую ее выходку, каждую истерику, лишь бы не пугать, не сделать хуже и мне каждый раз указывали на дверь.
