– Ну вот, – сказал доктор Прайс, делая торопливые заметки в своей записной книжке, – теперь вы все видите, что моя теория верна. Перед вами девушка, никогда прежде не знавшая мужчины, и она кончает через десять секунд после первого введения. Неужели вы полагаете, что без предварительного бичевания это чудо было бы возможно?
– Да, – сказал я, – полагаю. И могу доказать, что все ваши выводы основаны на предположениях, а предположения – на заблуждении.
– Браво! – воскликнул отец Питер. – Давайте-ка посмотрим, как Прайсу устроят выволочку. Ничто так не бьет его по носу, как факты. Боже мой, каким вульгарным языком я сегодня выражаюсь. Люси, дорогая, не дрожи, оденься и ступай к Мадлен. Мы все скоро присоединимся к вам. Ну, мы вас слушаем, Сминтон.
– Опровергнуть ученого доктора довольно легко, – сказал я. – Во-первых, Люси не была девственницей.
– Чушь! – сказал отец Бонифаций. – Ее мать позволила мне осмотреть ее вчера, когда девушка спала. Лишь только после этого я и вручил ей сто фунтов.
– Да, я могу подтвердить это, – сказал монсеньор. – Хотя должен признать, член у вас размерами с хорошую кухонную кочергу и вы вошли в нее с такой легкостью, словно она двадцать лет выходила на панель Риджент-стрит.
– Я готов поставить пятьдесят против одного, – сказал я, вынимая из кармана бумажник, – что перед тем, как я вошел в нее, она не была девушкой.
– Принято, – сказал доктор, который, увидев одобрительное подмигивание отца Питера, решил, что сейчас сорвет куш. – Но как вы собираетесь это доказать?
– Да, это будет затруднительно, – сказал монсеньор.
– Вовсе нет, – ответил я. – Пусть она придет сюда, и мы зададим ей несколько неожиданных вопросов. По ее реакции вы сможете судить, была ли она девственницей или была уже лишена своей девственности.
– Что ж, разумно, – сказал Дево и тут же пригласил Люси.
– Моя дорогая Люси, – сказал монсеньор, – я хочу, чтобы ты правдиво ответила мне на те вопросы, которые я собираюсь тебе задать.
– Обещаю вам быть правдивой, – ответила Люси, – ведь даже Бог может подтвердить, что теперь мне нечего скрывать от вас.
– Ну что ж, неплохо. Мы, кажется, достигли взаимного согласия, – со смехом сказал святой отец. – А теперь ответь откровенно, Люси: до того как мистер Сминтон совокупился с тобой в нашем присутствии, были ли у тебя такие же отношения с кем-то еще?
– Только один раз, – сказала Люси, улыбаясь и разглядывая рисунок на ковре.
– Боже мой! – удивленно воскликнул церковник.
В комнате повисла мертвая тишина. Тогда он задал следующий вопрос:
– С кем и когда?
– С самим же мистером Сминтоном здесь, в гостиной, примерно час назад.
Я, конечно, не принял от доктора денег, но зато высмеял их всех, и когда мы час спустя ехали с Дево домой в нанятой двуколке, я признался ему, что считаю этот вечер самым приятным в своей жизни.
– Ты скоро забудешь о нем среди других наслаждений.
– Никогда, – сказал я. – Я уверен, что сегодняшний день навсегда останется запечатленным в моем сердце.
Став частым посетителем «Приората» – именно так чаще всего называли гостеприимный дом монсеньора, – я имел бесчисленные возможности совокупляться с Люси, Мадлен и двумя служанками, но почему-то вкуса к бичеванию в его истинном смысле у меня так и не появилось.
У монсеньора была служанка, миловидная умная девушка по имени Марта, чей большой пухлый зад, формой и контурами вполне могущий развенчать каноны красоты, установленные Хоггартом, возбуждал меня сверх всякой меры. Однако я так и не стал приверженцем бичевания, и когда монсеньор признал тот факт, что для роли бичевателя я слишком мягкотел, его приглашения стали не такими настойчивыми, а мои визиты все более редкими.
Дево же, напротив, стал довольно умелым практиком и мог часами наслаждаться теми радостями, которые можно получать от искусного стеганья задницы. Более того, он сделался столь идеальным последователем монсеньора, что в какой-то мере даже превзошел своего учителя, а труд его, озаглавленный «Слава березовой розги, или Рай на земле», может претендовать – с точки зрения оригинальности – на первенство среди довольно невнятных работ, написанных отцами церкви на ту же тему и изданных господами Питером, Прайсом и Бонифацием.
Как я уже говорил, я не мог получить наслаждения от бичевания. Я видел, что с физической точки зрения бичевание способствует ускоренному испусканию, но я-то предпочитал вагину au naturel.[2] Легкий переход от поцелуя к оглаживанию, от оглаживания к стимуляции пальцами и, наконец, что более чем естественно, к мягкому введению члена в женское лоно – таковы были градации, отвечавшие моему неприхотливому воображению, а потому я, в полном соответствии с не без сожаления высказанной Дево эпитафией, вернулся в состояние первобытного варварства, в котором он и нашел меня.
Но я отнюдь не бездельничал. Мой доход, составлявший почти 7000 фунтов в год, использовался мною для единственной цели, которая, как вы узнаете, состояла в одном – угождении собственным желаниям.
По соседству со мной жил молодой юрист Сидни Митчел, настоящий сорвиголова, чья страсть к женскому полу могла сравниться разве что с его безденежьем, ибо он принадлежал к тому разряду юристов, у которых нет клиентов.
Время от времени я помогал ему, внося небольшой аванс, когда к нему приходил судебный исполнитель, что случалось в среднем раз в месяц. Надо отдать ему должное, он возвращал свой долг и в знак благодарности часто составлял мне компанию в моих пустынных апартаментах, где попивал мой кларет и курил мои лучшие гаванские сигары.
Но для меня это было более чем достаточной компенсацией, поскольку Сидни знал бесчисленное количество анекдотов и всегда подавал их так, что его рассказы, ничуть не оскорбляя слуха, известный орган оставляли к ним небезразличным.
Однажды утром Сидни пришел ко мне крайне взволнованный.
– Мой дорогой мистер Сминтон, – сказал он, – я снова попал в переделку. Вы меня не выручите?
– Сколько вам нужно? – спросил я, вспомнив, что всего несколькими днями ранее заплатил за него 25 фунтов.
– Выслушайте меня и решите сами. Я вчера вечером был в клубе, там выпил как следует и, естественно, наприглашал сегодня к себе на обед не менее полдюжины приятелей.
– Ну, в этом нет ничего ужасного, – заметил я.
– Нет, есть, потому что через час я должен подменить моего товарища в одном судебном разбирательстве, а мой парик у парикмахера, который с ним ни за что не расстанется, пока я не отдам ему долг, а если я это сделаю, то на обед у меня не останется ни гроша.
