— Она не первая моя женщина, к тому же нездешняя. И потом, это не я ее выкрал и продал в веселый дом. Чего мне беречься? Она сладенькая, приручу, будет барыши Флоксе приносить. Вот если не получится, тогда и поговорим, как выкручиваться. — Машка все больше мрачнела. Неужели и правда ревнует? — Машуля, милая, не обижайся, — присел перед ней на корточки и заглянул снизу вверх в лицо. — Мне и представлять не нужно, каково тебе, я это знаю. Если б мог доставить тебе хоть капельку радости, то давно сделал бы. Но я тебе не пара. Я вообще никому не пара. Вернее, пара любой на одну ночь. А тебе такой не нужен, поверь.
— А ей нужен? — женщина кивнула на постель, где, полность укутавшись в простыню, медведицей ревела Малинка.
— И ей не нужен. Просто…
— Просто я заметила, Перчик, как ты на нее смотришь.
— И как же?
— Как на чару небесную или, на худой конец, на королевскую дочь. Видать, забыл, что чары соблазняются смертными ненадолго, а королевнам не нужны бродяги! Она тебя разжует и выплюнет. Хорошо, если жив останешься. Уходил бы прямо сейчас. Переоденься в женское платье, чтоб не узнал никто, и ступай в порт. Наверняка найдешь корабль, который уходит сегодня.
— Угу, и буду потом все плаванье команду ублажать заместо бабы, — фыркнул я, хотя предложение горбуньи взял на заметку.
— Если постараешься понравиться капитану, он тебя матросне не отдаст, при себе оставит, — хмыкнула Машка.
Жизнь в веселом доме на ком угодно скажется. Шутит она иной раз совершенно в духе той самой матросни.
— Машуля, я ценю твою заботу, а еще пуще — доброту. Но пока останусь здесь, с Малинкой.
Сестрица Флоксы, конечно, не глупа и наблюдательна, но в любовных делах мало что смыслит, своего-то опыта нет. Вот и со мной ошиблась. Если и смотрю я на сладенькую как-то по особенному, то только из-за белой кости. Кому из серокостных не охота родовитую поиметь, к тому ж такую лапочку? Да и ягодкина просьба душу жжет…
— Дело твое, — плечи горбуньи опустились еще ниже. — Если понадобится помощь здесь, в «Норке», сделаю, что смогу.
— Спасибо, Машуля, — я погладил ее по зарумянившейся щеке и выпрямился. — Мне всегда было жаль, что я не могу тебя расколдовать.
— Иди, утешай свою чару, — женщина раздраженно махнула рукой и направилась к двери. — До тебя, почитай, каждый день ревела, постель слезами мочила, и при тебе ревет…
Стоило мне прикоснуться к сотрясающейся под простыней от рыданий Малинке, как все стихло, а наружу показался веснущатый нос и совершенно не заплаканный ясный глаз.
— Ушла твоя подруга? — Я кивнул. — Хвала небесам! Я чуть голос не сорвала.
— Зачем же было так реветь?
— Для достоверности. Ты ж сам сказал: разыграть целочку.
— Ты также страшно рыдала, после того, как рассталась с девством? Что-то не верится. И, кстати, ты, выходит, мужняя жена? — белокостные, говорят, шибко берегут дочерей до свадьбы. Порченую девицу никто из ихнего сословия взять не захочет, даже с хорошим приданым.
— Нет, не жена. Я не чистокровная, и никто равный по положению меня замуж не возьмет, вот отец и не следил. А с девственностью довелось расстаться очень даже весело, но то я, а то обычная целочка, — Малинка сбросила простыню, и, улыбаясь, повела плечами так, что грудки соблазнительно заколыхались.
— Постой-постой, мы еще разговор не закончили, — я сглотнул, преодолевая вспыхнувшее желание. На правой груди поцелуйных «роз» определенно было меньше, чем на левой, и мне очень захотелось немедленно это исправить. — Ты остановилась на том, что после смерти отца и брата встала поперек дороги тетушке и ее сыну.
— Ну да, — девчонка скорчила недовольную гримаску. — Дальше-то все должно быть понятно. Меня похитили, переправили в Град-у-моря, договорились с капитаном, чтобы отвез меня подальше и продал на невольничьем рынке или прямо в веселый дом. Он так и поступил. Не продал, правда, а проиграл, но это из-за моего плохого поведения. Боялся, покупателя не найдет.
— Э-э, не мое, вообще-то, дело, просто любопытно. Тебя на корабле не тронули?
— Нет. Я умею за себя постоять.
— Одна против целой команды?
— Думаешь, все только о том и мечтали? — рассмеялась она. — Хотя, возможно, были б и не прочь, только капитан уж очень разохотился и делиться ни с кем не желал. А с одним мужиком я могу справиться. Ну, не то чтоб справиться, — поправилась, поймав мой недоверчивый взгляд. — Но насильно взять себя не позволю.
— И чем ты в море заместо табуретки размахивала?
— Кулаками и ногами. Я сильная, тут пришлось оружие подыскивать, потому что от голода ослабела.
— Тебя же в конце концов опоили.
— Это до капитана только здесь, на островах, дошло. Я даже думаю, на самом деле его кто-то надоумил. Опоил жуткой дрянью. Никогда так не хотелось, как после того пойла. И, как назло, никто меня взять не пожелал. Морякам слишком кровь попортила за время плавания, они уже смотреть на меня не могли, а вышибале здешнему хозяйка не позволила. Может, я и тебе так легко досталась из-за этого снадобья.
Я кивнул, старательно изображая задумчивость. Пусть сладенькая тешит себя обманками, не стану разочаровывать. От меня все равно никуда не делась бы. Вот и сейчас так и ест глазами. А мне лучше на нее не таращиться, пока не узнаю все, что хочу. Или хоть вранье не выслушаю.
— И куда ж ты хочешь направиться? Не к тетке же и двоюродному брату?
— Нет. Вернее, сначала не к ним, потом и до них черед дойдет… — глаза девчонки неприятно сузились. Не хотелось бы, чтоб когда-нибудь она меня таким взглядом одарила. — Мне нужно попасть в Турий Рог, что в Светане. Там живет родич отца, он всегда был добр ко мне…
— И отвалит в благодарность за твое спасение кучу золота?
— Кучу-не кучу, а не обидит. К тому же, часть долга я выплачу тебе дорогой, — снова улыбнулась и скользнула язычком по губам. — Откровенность за откровенность, Перчик. От кого ты здесь прячешься? И о чем так долго шептался с горбуньей?
— Прячусь от обманутого мужа, с женой которого очень неплохо провел время недели три назад. А с Машулей о тебе говорили. Просил ее быть поласковей, а она советовала бежать от тебя поскорее и подальше.
— Мне без разницы ее ласка! — фыркнула Малинка. — А ты советы подружки ценишь? Прислушиваешься?
— Не-а, я обычно прислушиваюсь или к своей голове или к его, — похлопал по шнуровке на штанах.
— Хозяйка Небесная! И ты все еще жив и даже не калека!
— Ох и язва ты, сладенькая, ох и язва… — взял рубашку, расправил и подал девчонке. — Прикройся, радость моя. Я поесть хочу.
Малинка быстро оделась и тут же стала хватать с подноса лучшие куски. Видно, полакомиться она любила ничуть не меньше, чем потрахаться. Вина Машка так и не принесла, ни в тот день, ни в последующие, но я был пьян своей неожиданной «работой». Только на кого теперь трудился, непонятно. Не на Флоксу, а Малинка наняла меня для другого.
