Доктор Сандерс вспоминал последний визит Эрена: он приходил на сеанс две недели назад, после того, как Микаса призналась ему в чувствах, и долго говорил о светлых перспективах на будущее, в том числе практически о полном отказе от терапии.
— У меня к вам просьба, док… Если когда-нибудь в этом кресле окажется Микаса, прошу, расскажите ей обо мне. Я даю добро — можете разглашать что угодно! Хочу, чтобы она знала. Потому что Микаса может быть ужасно нерешительной в некоторых вопросах. Я боюсь, что она станет переживать подобный опыт в одиночестве из-за страха открыться.
Доктор Сандерс наконец снова посмотрел на свою пациентку и многозначительно покачал головой.
— Я кое-что покажу вам. Врачебная тайна обычно связывает мне руки в подобных вопросах, но на сей раз такой проблемы не стоит.
Микаса напряглась всем телом, и сердце в груди отчаянно занялось. Доктор достал рабочий диктофон и довольно быстро нашёл нужную запись:
— Добрый день, Эрен. Как твоё самочувствие? Не забыл принять лекарства?
— Здравствуйте, док. Нет, я примерный мальчик, как и все шесть лет до этого.
— Славно. У нас сегодня необычный сеанс… Ты же не против диктофона?
Микаса издала тихий всхлип и прикрыла ладонью рот. Никакие догадки не шли в сравнение с тем, что она могла слышать родной голос — голос, говоривший о страданиях, о которых она прежде могла лишь подозревать. Это были ответы на вопросы, что мучили её в прошлом. Вопросы, которые она могла задать лишь могильному камню. Микаса не могла сдержать слёз, каждую клетку тела охватил ужас, мысли в голове ходили ходуном.
Запись подходила к концу. Сквозь жалюзи в кабинет влилась тоненькая струйка солнечного света.
― Пф… Не думаю, что лет, скажем, через пятьдесят это будет кому-то интересно услышать: у меня очень скучные мечты…
― Ты не обязан отвечать, если не хочешь. Но то, что важно для тебя, ― это не скучно и не смешно.
― Да нет же, скука смертная! Ведь я мечтаю жениться на девушке, которую люблю. Это не абстрактное понятие, если что, а конкретный человек. Мечтаю, чтобы у нас был уютный дом и сад с магнолиевыми деревьями. И детей с ней хочу. Двоих. Вот… Надеюсь, те, кто слушают это в будущем, не сломали себе челюсти от зевоты.
Микаса не нашла в себе сил сразу отправиться домой и долго бродила по городу. Вся её жизнь моментально собралась из обломков — до последнего пазла. Она вспоминала разговоры с Эреном, странные фразы, что он бросал сотни раз, но распознать их истинный смысл не представлялось возможным.
― Будет забавно, наверное… если вдруг вспомнишь его. Ну, мальчика того.
— Почему забавно?
— Не знаю, просто подумал.
«Но ты всё знал. О, ты прекрасно знал! Боже, в голове не укладывается…»
Она вернулась домой, когда горел закат, вталкивая в гостиную тяжёлые медно-золотые лучи. Микаса сняла уличную обувь, прошлась по холодному паркету и увидела Эрена за столиком в саду: он сидел перед рабочим ноутбуком, небрежно закинув ногу на ногу. В нём не изменилось ровном счётом ничего с тех пор, как она сегодня вышла за порог, но Микаса чувствовала, что отныне будет смотреть на него иначе. Её переполнило не выказанное много лет назад сострадание.
«Ты знаешь», — пронеслось белым пёрышком в её мыслях.
Она бесшумно приблизилась и опустилась коленями на мягкую чуть влажную траву, затем припала щекой к бедру Эрена, вцепившись в его ногу, как котёнок, и тихо заплакала.
— Привет… Что, так сильно измоталась? — ласково спросил он.
«Ты и сейчас знаешь? Прямо в эту минуту?»
Микаса молчала, боясь быть уличённой в беспричинных слезах. Эрен погладил её по виску и накрыл ладонью напряжённые пальцы.
— Эй, ты плачешь? Иди-ка сюда.
Она подчинилась — поднялась и села к Эрену на колени. Он крепко обвил руками её талию и вопросительно уставился в глаза Микасы.
— Всё хорошо, — солгала она, — расчувствовалась просто.
— На пустом месте ты делаешь это в исключительных случаях.
— Значит, сейчас именно такой случай.
— Сделаю вид, что поверил в этот бред.
Настойчиво-капризный изгиб бровей, искры упрямого недоверия в зрачках — совсем как пятнадцатилетний вспыльчивый дурень, каким она знала его прежде. Микаса улыбнулась и дотронулась до блестящей каштановой пряди, обрамлявшей лоб Эрена.
«Доктор Сандерс сказал, что ты знал с самого детства. Знал всех нас. Ты был совсем крохой и уже тогда пытался по кусочкам склеить нашу прежнюю жизнь. Как, наверное, горько было биться о мои пренебрежение и отстранённость, когда ты считал меня своим близким человеком… А потом ты вспомнил, что натворил. Я хорошо помню те дни, но ещё ничего не понимала: воспоминания о Дрожи земли вернулись сразу, как я бросила тебя. Это моя вина… Но ты не сдавался и продолжал идти ко мне. Упёртый! Зачем я такая была тебе нужна?»
— Эрен, скажи, почему ты любишь меня?
Он удивлённо мотнул головой и насупился.
— «Почему»? Необычный вопрос… По-моему, ответить на какое-нибудь «за что ты любишь?» и то проще… Всё, что приходит на ум, — не могу иначе. Более циничным вариантом было бы что-то вроде: из-за влияния гормонов, идеализации и детских травм, обусловивших частично нездоровую привязанность.
На его губах проступила задорная ухмылка, полная самоиронии.
— Неужели тебе никогда не хотелось, чтобы я была… проще? Кем-то более преданным, чистым, не помешанным на материальном достатке.
Она говорила не поднимая головы и лишь тихонько скребла ноготками по шее Эрена.
— Ты к чему-то клонишь, но я ни хрена не понимаю. Да и не считаю тебя грязной и помешанной на деньгах.
— А какой тогда считаешь? — Микаса вздёрнула нос и пристально поглядела на Эрена.
— О, это просто! Особенно в сравнении с предыдущим вопросом. Ты остроумная… и сильная. Умеешь вправить торчащие наружу из моей черепушки мозги. И я без ума от твоих жестоких шуток — всю душу мне наизнанку вывернула!
— Я-то? Тебе? Не драматизируй! — Она наконец улыбнулась.
— Но это правда. Ты та ещё змеюка, если подумать… И при этом до дрожи в коленях ласкова: не знаю, как у тебя выходит совмещать две эти вещи. Ещё умеешь слушать — ты замечательный друг.
— Наплёл уже с три короба. Подлиза хренов.
— И последнее, но не по важности: ты чертовски хороша в постели! Особенно, когда отпускаешь тормоза и начинаешь нести эротический бред мне на ухо.
Его лицо трогательно вспыхнуло, Эрен часто задышал, не отводя взгляда от Микасы. Она застенчиво отвернулась и принялась с нарочитой увлечённостью рассматривать кусты и деревья.
— И смущаешься мило, — вкрадчиво добавил он. — Хотя в последнее время кажется, что ты даже чересчур стесняешься меня.
— Меня не смутило, что ты заговорил про секс. Скорее, в целом не могу поверить, что ты способен за раз осилить столько комплиментов, не кривя при этом рожу.
— Я, как и ты, слишком многого не произносил вслух. У нас и правда куча проблем из-за этого. А значит, нужно открывать рот и говорить — всё просто.
«У меня с годами выработалась почти маниакальная потребность говорить с тобой открыто».
«Теперь я понимаю почему. Что ж, милый, ты в откровениях порядочно преуспел. Не то что я».
― О чём ты мечтаешь? ― спросила она из эгоистичного сладчайшего желания услышать то, что он сказал на записи, вживую.
Эрен обвёл взглядом сад, и хмурость его лица разгладило умиротворение.
― Кое-что из этого у меня уже есть, ― с театральной загадочностью начал он. ― Кое-что едва не сорвалось с крючка, но теперь это лишь вопрос времени. Ну, а третье, как правило, вытекает из второго.
― Надо же ― звучит совсем ни разу не запутанно!
«Поцелуй меня, глупая! ― билось запертой птицей в его мыслях. ― Поцелуй, поцелуй!»
― Да к чёрту!.. ― пробормотал он себе под нос.
И прежде чем Микаса успела понять, к чему это относится, губы Эрена мягко обхватили её нижнюю губу, легонько оттянув.
― Так, определённо, лучше, ― на выдохе произнёс он после в полном удовлетворении.
