— Зайка с характером. Это даже забавно, — откровенно смеется и отпускает меня, полностью расслабляется, откидываясь на бортик джакузи, и закрывает глаза, восстанавливая дыхание. Замираю, прислушиваясь к себе, боль отступает, оставляя неприятную пульсацию между ног. Уже не плачу, но все равно неконтролируемо всхлипываю.
Через несколько минут он просто ссаживает меня с себя и выходит из ванной. Берет полотенце и вытирается.
— Ты предохраняешься? — совершенно спокойно спрашивает он.
— Нет, — мне бы тоже выйти из воды, но я не могу пошевелиться. Плохо уже больше морально, чем физически.
— Утром поедешь с Викторией к доктору, пусть он осмотрит тебя и подберет контрацепцию.
Ненавижу резинки! — Адамади оборачивает бедра полотенцем и кидает на меня взгляд. — Прими душ и ложись спать. Если нужно, прими обезболивающие. Аптечка в шкафчике под раковиной, — кидает он мне и выходит из ванной.
Обнимаю колени, опуская на них голову. Боли почти нет, немного саднит, но терпимо. Мне кажется, я вся пропитана горьким запахом этого мужчины и хочется отмыться.
ГЛАВА 9
София
Я приняла обезболивающие и на удивление очень быстро провалилась в сон. Наверное, мой организм бережёт меня, уходя от реальности. Я вымотана морально, и крепкий сон мне просто необходим. Снилась мама. Словно я попала в детство, когда все было иначе, когда с нами ещё был папа, и мне казалось, что он меня любит… Когда мы с мамой готовили воскресный обед, обязательно что-то вкусное и любимое всеми, когда мама была здорова, молода и часто улыбалась, а я считала нашу семью самой счастливой. Сон был настолько явным, что, когда я проснулась, ещё несколько минут казалось, будто все еще нахожусь там, в моем розовом мире, и мои очки пока не разбились. А потом накрыло горьким разочарованием от осознания реальности…
Хватаю телефон в желании позвонить маме, хотя бы услышать ее голос и понять, что все это не зря, но на часах всего лишь семь утра, и я боюсь ее разбудить. Откладываю телефон и поднимаюсь с кровати. Спать больше не хочется, и лежать я просто так не могу. Надеваю халат, стараясь не смотреть на следы на груди и талии от пальцев и жестких поцелуев Адамади. Между ног немного саднит, но все не так страшно. Жить буду.
Сажусь за туалетный столик, расчесываю волосы и осматриваю себя, ища изменения. Все те же глаза, губы… Внешне я та же. А внутри… Там пусто, и я хочу, чтобы так и оставалось, потому что так легче. Оставляю расчёску и всматриваюсь себе в глаза.
«Я все выдержу!» — повторяю себе. — «Боль можно пережить».
Перевожу взгляд на часы и вздыхаю. Время так медленно тянется. А я хочу услышать маму. Мне это просто необходимо. Встаю с места, подхожу к окну и морщусь. Между ног от ходьбы становится дискомфортно. Отодвигаю штору и выглядываю во двор. Сначала резко задвигаю штору, а потом все же выглядываю назад от любопытства. У главного входа останавливается огромный черный внедорожник, из него выходят двое крепких мужчин в кожаных куртках. Один из них открывает багажник и вытаскивает оттуда связанного парня. Они не церемонятся с ним, как мешок кидают на каменную дорожку перед входом. По телу проходит озноб, поскольку лицо парня в крови, а одежда порванная и грязная. Мне бы не смотреть, но я, как загипнотизированная, шокированная не могу оторвать глаз от этой картины. На окнах довольно хорошая шумоизоляция, поэтому я не слышу, о чем говорят на улице.
Парень пытается сесть и сплевывает кровь. Кажется, он дезориентирован и плохо понимает, что происходит. Через несколько минут на крыльцо выходит Адамади. Впервые вижу его веером спортивном костюме. Он держит в руках кружку с горячей жидкостью и пренебрежительно осматривает парня, слушая, что ему говорят мужчины. Потом Адамади подходит ближе и, как ни в чем не бывало, отпивает кофе. Даже когда видишь раненое животное, испытываешь жалость. А тут живой человек.
Константин что-то спрашивает у парня, продолжая попивать кофе. Парень отвечает и опять сплевывает кровь. Адамади зло усмехается, потом вручает кружку одному из мужчин и резко хватает парня за волосы, притягивая к себе. Что-то говорит ему, скалясь, как животное, а потом отшвыривает от себя и пинает под дых. Настолько сильно, что парень загибается.
Что же он за животное такое?!
Разве так можно с людьми?!
Особенно с теми, кто слабее. Если парень в чем-то провинился, для этого есть полиция! Я словно попала в какой-то триллер с бандитами.
Зажимаю рот рукой, но все равно смотрю на происходящее. Адамади будто чувствует, что я гляжу на него, и резко поднимает взгляд на окно. Закрываю штору и отхожу от окна. Сажусь на кровать и обнимаю себя руками. Теперь мне жутко находиться с этим человеком. Он не простой бизнесмен и богатый человек, он безжалостный преступник, который покупает любовь за деньги и истязает людей.
Через какое-то время, преодолевая страх, все же опять подхожу к окну. Адамади уже нет, а бедного обессиленного парня тащат по каменной дорожке за дом. Его явно не собираются отпускать. Закрываю глаза и глубоко дышу. Боже, куда я попала?! Как я проживу с этим зверем еще год?! Когда подписывала договор, мне было неважно, на какой срок, главное, чтобы с мамой было все хорошо. А сейчас этот срок кажется мне вечностью.
Выжидаю еще час и звоню мамочке.
— Сонечка, — произносит мама вместо «алло», и мои глаза наполняются слезами. Я здесь всего два дня, а мне уже надоело сухое «София». — Как ты там?
— Все хорошо, мамочка, — стараюсь говорить уверенно, чтобы мама ничего не заподозрила. — У меня все отлично, — голос срывается, слезы брызжут, но я маскирую свой срыв под кашель.
— Ты заболела? — взволновано спрашивает она.
— Нет, что ты! Я кофе подавилась, — лгу, утирая слезы.
— Опять завтракаешь на бегу! — ругает она меня, и я улыбаюсь. Как мне всего этого не хватает. Но, кажется, как раньше уже не будет.
— Ма-а-а-м, — тяну, как ребенок. — Лучше расскажи, как ты? Когда операция? Что говорят врачи?
— Сонечка, все хорошо. Даже не думай за меня переживать, Здесь все отлично! Такая хорошая клиника. Меня наблюдает профессор Зимин. Операцию будет делать его ученик. На пятницу назначили. Палату мне выделили отдельную, шикарную, с телевизором, и кондиционером. Я как на курорте. Девочки-медсестры здесь такие хорошие. Питание отличное. И профессор говорит, что у меня хорошие прогнозы. Я тебе говорила, что мир не без добрых людей, — воодушевленно заявляет мама. А я уже плачу, зажимая рот рукой, — И Светлана Леонидовна такая приятная женщина, говорит, что денег фонда хватит еще и на восстановление в Германии. Я, конечно, не поеду ни в какую Германию, но…
— Мама! — перебываю я ее. — Какая Светлана Леонидовна?
— Ну как… Глава фонда, от которого идет помощь.
— Ах, да, точно! Я забыла! — Благотворительный фонд придумала я. А клинику и профессоров оплатил Адамади. Надо отдать ему и Регине должное, что поддерживают мою легенду. — Мам, ты ни от чего не отказывайся, пожалуйста.
— Нуты что, нельзя злоупотреблять добротой людей!
— Мама, все уже оплачено. Пожалуйста, делай так, как говорят, — прошу я ее.
— Ой, сначала надо пережить операцию, а там решим.
— Все будет хорошо! — уверяю я ее, и в эту минуту в дверь стучат. — Мамочка мне нужно бежать на учебу. Я тебе буду каждый день звонить, хорошо?
— Конечно, Сонечка, звони, когда сможешь.
— Да, войдите, — говорю, сбрасывая звонок. В комнату заглядывает Наташа.
— Константин Александрович просит вас спуститься к завтраку, — улыбаясь, оповещает она. Киваю ей и бегу к шкафу переодеваться. Надеваю бежевую плиссированную юбку и белую блузку, капроновые колготки и лоферы. Собираю волосы в высокий хвост и выхожу.
Константин, как всегда, во главе стола, в идеальной рубашке, галстуке, запонках и часах на кожаном ремешке, рядом с ним опять Виктория в темно-бордовом платье с широким черным кожаным поясом. Прямо мисс совершенство. Ни одного изъяна, словно неживая.
