После всего он предложил мне халат, чтобы согреться, и я уселась к нему на колени в шезлонге. Тристан, казалось, был доволен – я поймала его улыбку, и время от времени он целовал меня в обнаженное плечо, так как большой халат все время сползал.
Мы наслаждались приятным, дружеским молчанием, когда мужчина вдруг спросил:
– Ты будешь скучать по мне, пока меня не будет?
Я прижалась к его груди, нахмурившись. Тристана уедет до выходных, и по какой-то причине это казалось вечностью.
– Конечно, буду. А ты по мне?
Он сделал вид, что задумался, поэтому я игриво шлепнула его по руке. Тристан засмеялся, снова целуя меня в плечо.
– Да. Буду, – прошептал он, глядя мне в глаза. Сердце бешено забилось от выражения его глаз, от искренности, которая светилась в них.
Я наклонилась и поцеловала его в щетинистый подбородок. Мы снова погрузились в молчание, утонув в собственных мыслях.
Тристан снова нарушил его.
– Ноэль... – он вздрогнул, проведя рукой по волосам.
От его тона я напряглась.
– В чем дело? – спросила я, выпрямившись.
– Я очень хочу рассказать тебе о своей сестре. Просто... – его голос звучал так неуверенно, так нерешительно. – Дело не только в ней. Это касается и моего отца тоже. И я не уверен, что могу все рассказывать. Не сейчас, по крайней мере.
– О... – пробормотала я, уставившись на свои колени.
– Я не забыл, – продолжил Тристан. – Мне просто нужно время, чтобы все обдумать.
«Что именно обдумать?» – чуть не спросила я, когда боль пронзила мою грудь.
Он попытался поймать мой взгляд, но я не хотела смотреть ему в глаза.
– Ноэль.
– Мм-м?
– Не обижайся, – взмолился Тристан, понизив голос, будто вокруг находились другие люди, и он не хотел, чтобы они нас слышали. – Я расскажу тебе, но мне нужно убедиться, что...
Сузив глаза, я резко вскинула голову.
– Убедиться в чем?
Красноречивый Тристан, казалось, слишком поздно осознал свою ошибку. Он провел другой рукой по волосам.
– Что наша беседа не просочится в прессу...
– В прессу, значит... – медленно повторила я.
О. Мой. Бог.
Такое было ощущение, что у меня из-под ног выдернули ковер. Я отпрянула от Тристана, вскочив с шезлонга.
Тристан тоже встал, настороженный. После нашего купания он надел сухие спортивные штаны вместо халата, но его грудь была обнажена и соблазнительно блестела. Я удивилась: как кто-то такой красивый мог так обижать.
– Ноэль, я объясню, – мрачно продолжил Тристан.
– О, нет, я все прекрасно понимаю, – ответила я с сарказмом. – Ты думаешь, что если расскажешь мне о своей жизни, я немедленно побегу в прессу за денежным вознаграждением. Так? – он молчал, и я недоверчиво покачала головой. – Ты невероятен!
Я вылетела из бассейна, направляясь к лестнице, ведущей в спальню Тристана, где оставила свою сумку. Слава Богу, я упаковала еще один комплект одежды, но я была готова уехать и в халате, потому что одежда, в которой я приехала, валялась мокрой кучей рядом с бассейном.
Тристан следовал за мной по пятам.
– Ноэль, перестань. Куда ты собралась?
– Домой.
Мой голос прозвучал холодно даже для собственных ушей. Однако в глубине души мне было больно. Это только подтвердило, что за последние пять дней я подпустила Тристана слишком близко.
Он поймал меня за руку как раз перед тем, как я завернула в его спальню.
– Подожди. Остановись! Дай объяснить.
– Не нужно ничего объяснять, – ответила я, пытаясь вырвать свою руку из его хватки. – Я все понимаю.
– И что именно ты «понимаешь»? – уточнил он. Я видела, что Тристан начинал раздражаться, что разозлило меня еще больше.
– Ты не доверяешь мне настолько, чтобы рассказать о своей жизни.
– И ты меня в этом винишь? Мы ведь знакомы меньше недели.
Уязвленная, я перестала спорить. Да, может, мы знали друг друга совсем недолго, но казалось, прошло больше времени. Гораздо больше.
«Наверное, наше доверие было односторонним», – подумала я, пошатнувшись.
Я рассказала ему о Джастине, что далось мне нелегко. Я плакала перед Тристаном и позволяла ему обнимать меня, утешать. Я открылась, была уязвимой, но он не сделал ничего подобного в ответ.
Может, у него и были чувства ко мне, но если он не хотел делиться своим прошлым, то какое будущее нас ожидало?
И чего я на самом деле ждала? Что мы влюбимся, поженимся и создадим семью? Это была не сказка. Теперь все стало очевидно.
– Отпусти меня, – попросила я на удивление ровным голосом, хотя все, чего мне хотелось – уехать домой и поплакать. Как мог вечер получиться таким горьким, когда начался так чудесно?
Хватка Тристана усилилась.
– Нет, не отпущу, пока мы не поговорим.
– Отлично. Тогда говори.
Тристан ослабил давление на мою руку, но лишь слегка. Он выдохнул.
– Почему ты так расстроена?
– Ты что, шутишь? – недоумевала я. – Ты только что намекнул, что я могу продать тебя за деньги!
– Я этого не говорил.
– Может быть, не прямо, но смысл ясен. Ты не расскажешь о своей сестре или семье, потому что думаешь, что я выложу информацию в СМИ!
– Господи, Ноэль, – разочарованно произнес Тристан. – Прекрати.
– Тогда просто признайся, – попросила я, чувствуя комок в горле. Мой гнев медленно уходил, только чтобы смениться настороженностью и усталостью. – Ты мне вообще доверяешь?
Тристан вздохнул.
– Все очень сложно, Ноэль.
Я усмехнулась – он уклонился от ответа.
– Значит, не доверяешь.
Я покачала головой, когда Тристан не ответил, и, наконец, выдернула свою руку из его хватки. В спальне я взяла свою сумку и стала быстро рыться в ней в поисках нижнего белья.
Тристан выхватил у меня сумку и швырнул ее обратно на кровать.
– Эй!
– Послушай меня! – прорычал он, обхватив меня за плечи и развернув лицом к себе. – Я не говорил, что ты побежишь в прессу. Но ты должна понимать, кто я такой, кто моя семья. Многие газеты и сайты заплатят большие деньги за компромат на нас. Я должен быть осторожен с тем, что я говорю и кому говорю.
Я уставилась на него.
– Что, как я понимаю, включает и меня.
Тристан изучал меня, его глаза потемнели, а тело напряглось. Затем что-то в его взгляде изменилось, будто он принял решение.
Он отпустил мои плечи, сделал шаг назад, засунув руки в карманы, и заговорил:
– Шесть лет назад моя мать умерла от рака молочной железы. Она долго пыталась скрыть болезнь от нас, но, когда мы наконец узнали правду, то времени осталось уже мало. Иногда деньги не могут все решить. – Тристан издал горький смешок. – Мы устроили ее как можно комфортнее, отец хотел, чтобы мама находилась в одной из лучших больниц города. И вот тогда начали появляться репортеры и фотографы, хотя мы позаботились о том, чтобы никто не знал, что она была больна и где находилась.
– Мама была красивой женщиной. Всегда заботилась о своей внешности. Некоторые считали ее тщеславной. Поэтому, когда в газетах начали появляться ее фотографии на больничной койке, без макияжа, с немытыми волосами, то она впала в отчаяние. Я помню, как она плакала, повторяя снова и снова: «Вот какой меня запомнят», даже когда умирала. Она стала одержима, искала себя в газетах и в Интернете. И мне неприятно это говорить, но именно такой я ее и помню. Поглощенную собой и умирающую.
Боже. Печаль в голосе Тристана была настолько ощутимой, что у меня самой заныло в груди. Он не смотрел на меня. Его взгляд был устремлен в окно спальни, на город.
– Я не мог понять, как пресса обо всем узнала. За ней ухаживали лишь две медсестры, но они подписали документы о неразглашении и клялись, что ничего не говорили. Затем, после смерти матери, начали появляться истории об ее отношениях с моим отцом. Истории о любовницах моего отца и ссорах в семье. Большинство из них были правдой. Но это было личное, касающееся лишь семьи.
– Тристан... – прошептала я, испугавшись, что поняла, к чему он вел.
