Слишком много чести этому зэчаре.
Двадцать восьмого августа заканчивается мой длительный, как и положено учительнице, отпуск, двадцать девятого планируется небольшое педсобрание, и затем ставшая привычной за пять лет работа.
Учителем мне трудиться неожиданно нравится, правда, первый год было тяжеловато, все же, не на то нацелена была во время учебы в универе, хотя преподавать право я могу. Для работы в школе, конечно, этого маловато, но учитывая, что сюда, в глухую провинциальную даль, никто особо ехать не желал, меня оторвали с руками и радостно навесили все, на что согласилась. История, география, обществознание… Была бы возможность, еще бы физику с химией сунули, ей-богу.
Кроме нагрузки в школе, еще и выдали бесплатно жилье: домик-развалюшку с земляными полами и туалетом на улице. Я, хоть и была в то время уже на пятом месяце, с энтузиазмом взялась за благоустройство и потратила на это дело все декретные и собственные накопления. В итоге, у меня теперь есть вполне жилой домик, с туалетом и душем внутри, милый огородик, газон и даже беседка, чтоб ей… Хотя, нет, беседка не виновата в том, что один дегенерат именно ее выбрал в качестве места… осуществления мести. Сволочь такая… Испохабил мне зону отдыха плохими эманациями. Выводи их теперь с экзорцистом…
Короче говоря, я устроилась неплохо, ни на что не жаловалась, Яська все время была под боком, и в школе, пока я вела уроки, она сначала лежала в коляске прямо в классе, а затем, когда начала выбираться из нее, бегала по классу и коридору со школьным двором. И никто мне никаких замечаний не делал, наоборот, местная завхоз, она же уборщица, она же учитель труда, Мария Захаровна, помогала, приучая Яську к труду, приглядывая за ней, пока та копалась с упоением в грядках и клумбах… Деревенские легкие нравы, такое благо, вот честно…
Так что мне, на удивление, после столицы, все тут нравилось, менять ничего не хотелось… И никакой бородатый урод не сможет сделать мне плохо! Не позволю!
Понятно, что настрой у меня с упаднического сменяется на боевой, и я планирую перестать прятаться. Смысла нет в этом, всю жизнь за забором не проведешь…
И первый решительный шаг я делаю утром двадцать седьмого числа, когда, проверив, как спит Яська, собираюсь возобновить привычный утренний моцион. То есть, сбегать на озеро, что совсем неподалеку, и искупаться.
Вода в озере чистейшая, со дна бьют холодные ключи, но по верху все время словно парное молоко. И мне ужасно нравится каждое утро ходить туда купаться и заряжаться таким образом энергией на целый день.
Закрываю калитку, мужественно не глядя по сторонам, бегу узкой тропкой вниз, к озеру, и там, на самом берегу, привычно замираю в восхищении.
Рассвет только-только занимается, раннее утро, тишина такая хрустальная, что кажется, тронь — и разобьется…
И гладь озера отражает это хрустальное утро, словно зеркало… Трогать кощунственно…
Я стягиваю с себя халатик вместе с бельем и, взволнованно выдохнув, медленно захожу в воду, стараясь лишний раз не потревожить ее всплеском.
Прохлада, такая приятная, бодрящая, обволакивает меня, окутывает, и сердце принимается стучать сильнее.
Ради таких моментов я и люблю жизнь здесь, в деревне. Помнится, на вторые или третьи сутки своего пребывания здесь, случайно нашла эту тропку, вышла… И замерла от восторга. До этого утра все было непросто: и мысли меня дурацкие одолевали, и дом этот, с полами земляными и множеством мышей, и работа будущая, совсем непростая и вообще не понятная… Постоянно было ощущение, что я совершила ошибку, бросив все и приехав сюда, в деревню. Что надо было мириться со Стасом или, если не мириться, то хотя бы искать возможность остаться в Москве… Заняться привычной деятельностью, найти жилье себе… А там, глядишь, все бы как-нибудь срослось…
Но в глубине души я понимала тогда, что Стас жизни в столице мне не даст. Это сначала он испугался и отступил, но я неплохо его успела выучить: он всегда добивался своего. Любыми путями. И мне, на тот момент беременной и по этому поводу дико гормональной, неожиданно пришло в голову, что он может попытаться воздействовать на меня через ребенка… Каким образом и что ему вообще от меня было бы нужно, придумывалось не то, чтоб плохо, но довольно фантастически… Но придумывалось, и варианты имелись, очень даже страшненькие.
А, кроме этого, я все же применила свои профессиональные навыки, и кое-что выяснила про Стаса… Например, что у него имеется несколько квартир, последняя куплена как раз перед судом Горелого, в Питере… И живет в ней старший сын Стаса, студент. Каким образом самому Стасу удавалось проходить все внутренние проверки, почему никто не задал вопросов, каким образом у обычного прокурора нарисовалась элитная жилплощадь в столице и в культурной столице, ответа не было. Да и не требовался ответ, потому что ан поверхности все: тесть, тот самый, который в Аппарате…
Я на мгновение представила, что было бы, если б я решила начать вопить на весь город о своей влюбленности и беременности, и как-то даже поплохело. Слишком серьезные вещи стояли на кону, чтоб позволить мне сделать это безнаказанно… И до сих пор я была этакой миной замедленного действия, опасной, непредсказуемой. Понятно, что Стасу проще было бы заставить меня сделать аборт, а затем… Думать о различных вариантах развития событий было страшно, и потому я включила не фантазию, а скорость реакции.
Именно поэтому я и сорвалась с места, сбежала, шифруясь, словно заправский преступник, и очень рассчитывая, что Стас, чуть-чуть порыскав, все же отступит, забудет про меня…
Так и вышло.
Стас больше в моей жизни не появлялся.
В отличие от Горелого, оказавшегося куда более настойчивым, чем отец моей дочери…
Тогда, в первый раз придя сюда, я задохнулась от восторга и просто села на берегу, сидела, наверно, не меньше часа, смотря на воду, небо, плакучие ивы, купающие косы в озере… И осознавала: вот оно, мое место. То самое. Тут мне будет хорошо. И Яська, обычно бурно реагировавшая на все перемены и пинавшаяся в животе так, словно готовилась к чемпионату по футболу, затихла, будто тоже впечатлилась моим умиротворением и спокойствием.
Я вспоминаю то свое самое первое знакомство с озером, плыву, погружаясь в воду полностью и выныривая, сладко ахаю и выдыхаю, до того это приятно.
И жить так хорошо!
В конце концов, чего я напряглась?
Все решаемо.
Ничего он мне не сделает… Не посмеет… Хотел бы, давно уже сделал. А так… Просто на нервы действует…
Я переворачиваюсь в воде и долго смотрю на занимающийся рассвет.
Насыщаюсь им, словно праноед — солнцепоклонник…
А затем, развернувшись, плыву обратно.
Когда ногу прошибает острой, невероятно сильной болью, от неожиданности теряю контроль и ухожу под воду. С раскрытым ртом! Вода мгновенно набивается в дыхательные пути, я начинаю паниковать и тупо барахтаться, словно глупая утка, разбивая руками гладь озера.
Паника настолько сильна, что даже крикнуть не могу! Да и кто услышит сейчас, ранним утром?
Боль не проходит, мутит сознание, воздуха нет, а перед глазами прозрачное стекло озера, на которое я почему-то смотрю снизу…
Как же так? Как же это может быть? Ведь это же мое озеро? Ведь оно же…
Глава 11
Дышать снова получается с болью.
Я задыхаюсь точно так же, как раньше захлебывалась водой, широко раскрываю рот, и, ослепнув, ничего не вижу и не слышу. Только гул в ушах неразборчивый, гудение какое-то, однозначно, живое, и это уже благо, потому что глухие подводные звуки я запомню, кажется, до конца своих дней… С дрожью буду вспоминать…
Под спиной — восхитительно твердая земля, и я ощущаю ее всей кожей, как нечто прекрасное. Каждую травинку чувствую, каждый камешек.
Дышу, широко раскрыв рот, и не могу надышаться, словно эликсир жизни глотаю…
А надо мной что-то темное, сквозь полусомкнутые ресницы заслоняющее мне солнечный свет, ограничивающее все вокруг…
