Странное указание.
Но куда более впечатляющим является суровый взгляд Яна. Не смею ослушаться. Киваю и с трудом двигаю губами, когда он наклоняется, чтобы поцеловать.
Характерный будоражащий Нечаевский букет с привкусом соли и металла – последнее, что я улавливаю.
Настойчивый, пронзительный, чрезвычайно чувственный, отличительно болезненный и вместе с тем оглушающе мощный, темный и необузданный взгляд – последнее, что принимаю.
Удушающая скованность в груди и адское сокращение разорванного сердца – последнее, что чувствую.
А потом… Ян уходит, не оглядываясь.
Выбравшись из машины, ничего он не осматривает. Сразу же шагает, рассекая сугробы, навстречу двум темным фигурам.
Отчего-то мне кажется важным услышать их разговор. Но даже застопорив дыхательную функцию, не разбираю ни слова. Один из мужчин – который постарше, с пепельной головой – между какими-то фразами указывает на разбитый Икс [22] Яна. Он, не оборачиваясь, мотает головой.
Тот же седой отводит полу пальто… Не пойму, что именно демонстрирует. Мне видна лишь черная водолазка. Нечаев взгляд опускает, кивает.
– Не здесь, – удается уловить через мгновение. И все равно кажется, что додумываю. Воображаю голос Яна в своей голове. Но если так… Слова, которые он говорит, звучат неуместно: – …Просто девчонка… Левая…
Еще два коротких, похожих на матерные, слова… И все трое идут к трассе.
Я судорожно вдыхаю, со всхлипами выдыхаю, заставляю себя завернуться в плед, смотрю на дорогу и с немым потрясением прослеживаю то, как Ян спокойно садится в чужую машину… Слезы начинают бежать по щекам гораздо позже того момента, когда автомобиль трогается с места и уезжает.
Не понимаю, что происходит.
Чувствую себя брошенной, растерянной и такой несчастной. Тишина давит, воспаляет нервы, доводит до сумасшествия. Дергаюсь не только от малейших шорохов с улицы и завывания ветра, а и от тех звуков, которые сама издаю.
Сама себя пугаю!
Но остановиться не получается.
Тереть глаза приходится часто, ведь невозможность видеть страшит еще сильнее. Меня колотит, и это вовсе не от холода.
Но настоящей встряске подвергается мое тело, когда я вижу, как у обочины дороги притормаживает автомобиль. Практически сразу же из него выскакивает мужчина. Бросившись в сугробы, он бежит ко мне. Разглядеть его не могу, но все движения передают тревогу и надрыв. На эти чувства крайне быстро и легко отзывается мое сердце. Заходится в мучительных переживаниях.
Догадываюсь, кто подоспел на помощь, до того, как узнаю Романа Константиновича.
Естественно, он ищет сына.
Распахивая дверь, проносится по салону обеспокоенным взглядом. По мне мажет вскользь, но я зачем-то мотаю головой.
– Яна нет… – сообщаю, всхлипывая. – Уехал… С какими-то людьми…
Нечаев сипло вздыхает. Поджимая губы, прикрывает веки. С невыносимой скорбью морщится. Яростно стискивает челюсти. Напряженно, с дрожью тянет ноздрями воздух. Одуряюще громко сглатывает.
Растерянно наблюдая за ним, не сразу понимаю, что вместе с ним прибыл целый отряд. Лишь когда за меня принимаются медики, замечаю, как мужчины – полицейские и гражданские – осматривают машину. Роман Константинович открывает искореженную крышку багажника, подбирает что-то из груды осколков. Мгновение спустя, когда поднимает достаточно высоко, догадываюсь, что это наклейка с той самой похабной надписью.
Все, что осталось от Яна???
«#не_ебу_блондинок»
Какая жестокая ирония, что этот текстовый маркер уничтожен сразу после нашей ночи любви.
Любви ли?.. Еще один знак, что совершена роковая ошибка?
Краснея, отрешенно удивляюсь тому, что в организме хватает тепла для этой реакции.
Отрываю взгляд от зеркала заднего вида, когда встречаюсь там с потускневшими от невыразимого горя глазами Романа Константиновича. Кое-как, с помощью фельдшера, выползаю из машины.
– Он ведь жив… – хриплю обессиленно и отчаянно. – Он жив…
Кому я это говорю? Сама не знаю. Просто не понимаю, почему все ведут себя так странно.
– Он жив! – пронизываю пространство истерикой неясной силы. – Он жив! Жив!
Глотая морозный воздух, задыхаюсь и начинаю кашлять. Внутренности скручивает беснующаяся тревога, и в какой-то момент эти спазмы вызывают одуряющий подъем тошноты.
Меня выворачивает на снег.
Забившись в судорогах, едва не падаю в омерзительную массу лицом. С трудом опираясь руками, раздираю об заледеневшую корку ладони. А они ведь и без того травмированы… Мне больно. И эта боль такая агрессивная, такая безумная... Загораясь в одной части тела, резкими вспышками проносится по всему организму.
Никакими словами не описать того, каких сил мне стоит поднять взгляд. Задействованные механизмы трещат невообразимо диким напряжением. Белизна природы слепит до слез. Черные точки, обжигающий выплеск, и зрачки куда-то закатываются.
Чьи-то руки подхватывают, но меня скручивает. Превращаюсь в сплошной и пульсирующий комок нервов. Сознание плывет. Из темноты появляется Ян. Вздрагиваю, пытаюсь что-то сказать, но изо рта лишь мычание и хрип вырываются.
А потом я вижу бабушку… Всхлипывая, принимаюсь молиться.
И Бог меня слышит. Отключаюсь.
Хотела бы я описать место своего забытья как черную дыру. Но, увы, это не так. Мало того что в один миг я начинаю различать писк каких-то приборов, шум двигателя скорой, разговоры медиков… Меня мучают кошмарные видения.
Убегая от каких-то людей, испытываю ужасающий страх. Слышу их шаги, но ускориться не могу. Выбиваюсь из сил, когда вдруг проваливаюсь под лед. Сердцебиение ускоряется. Звон, вибрации, скрипучие шорохи… Одуряющая паника. Тело пронизывает холодом, будто иголками. Пытаясь выплыть, открываю глаза. Но вода такая мутная, что ничего не видно. Двигаюсь интуитивно. Гребу изо всех сил, а они стремительно покидают мой организм.
«Это ты об этом уголовнике???»
Глубоко. Здесь слишком глубоко.
«Я от тебя… Такого я от тебя не ожидал!»
Продолжаю сражаться со стихией, пока не бьюсь головой об лед.
А дальше что???
«Да что ты знаешь о любви, дочь?!»
Скребу «крышу» своего гроба ногтями.
«Юнька… Что ты творишь?»
Не сдаюсь. Долблюсь остервенело. Кричу, рассчитывая, что эта волна добавит мощности. Захлебываюсь на старте. Давлюсь солью.
«Узнаем насчет перевода. Будешь доучиваться в Полтаве у тети Тани!»
Нет! Нет! Нет!
«Тебе нужно думать о будущем! Потому что сломать себе жизнь можно в один момент…»
Ярость нарастает. Продолжаю бить кулаками лед.
«Я люблю тебя, Одуван… Люблю!»
Удар… К моим действиям словно чья-то сила добавляется. Вместе нам удается проломить путь. Выплываю. Содрогаясь от холода и остатков истерики, выбираюсь на снег. После него перебираю пальцами жухлую траву. Задыхаясь от необъяснимой вони, поднимаюсь на ноги. Позади тут же раздаются звуки множественных шагов. Страх заставляет броситься вперед. Не разбираю дороги. Из-за этого падаю. Что-то блестит, притягивая мой воспаленный взгляд. Тяжело дыша, разгребаю гнилые палки. Сжимаю ледяную рукоять раньше, чем соображаю, что за предмет нашла. Подрываюсь на ноги. Разворачиваюсь и резко выбрасываю нож в сторону несущегося на меня человека.
– Юнька… – мычит бабушка, выдувая кровавые пузыри.
В ужасе отдергиваю руку, но нож остается в ее сердце.
Ору так отчаянно, что, кажется, меня слышит весь мир. Взлетает этот возглас боли до небес.
Есть ли кому-нибудь дело? Помогите!
– Помогите… Помогите… Помогите… – почему-то в реальности мой крик слабый, беспомощный, жалкий.
Кто-то плачет рядом… Узнаю маму. Это проясняет сознание.
– Бабушка?.. – шепчу с неясными интонациями, пытаясь сфокусировать взгляд. – Где?..
Пусть это будет неправдой! Господи, пусть она будет жива!
– Ее больше нет, Ангел, – разрушает мои надежды мама.
