С каждым ударом ее груди подпрыгивали, с каждым неумолимым движением мои яички бились о ее ягодицы. Глубже и глубже входил я в нее. Лейни стонала и вскрикивала, металась из стороны в сторону, я чувствовал, что на лбу у меня выступил пот, но продолжал, забыв обо всем на свете.
А потом я посмотрел вниз, туда, где наши тела соединились.
— Черт, женщина, — прорычал я, не в силах отвести взгляда, — ты такая… моя.
Я бился об нее снова и снова, сильнее и сильнее, глубже и глубже. Мой толстый «дружок» растянул ее тугой вход, и это было самое эротическое зрелище из всех, что я видел в своей жизни. Пульсирующая кровь вздула на нем вены, кожа была покрыта ее влагой, та часть, которая входила внутрь, сделалась темно-розовой — так крепко сжимались ее стенки.
Все, что нарастало внутри меня, взорвалось, и я закрыл глаза, отдаваясь невероятному оргазму. Я зарычал, чувствуя, как пульсирую внутри нее. Ударив ее бедрами в последний раз, я достиг пика, излив семя в женщину, ради которой я был готов на все.
Отдав Лейни все, что мог отдать, я вышел из нее и отпустил ее бедра. И только теперь я заметил, как сильно ее держал.
— Вот дерьмо. Извини, теперь, наверное, синяки будут. — Я наклонился и поцеловал каждое красное пятно так, будто поцелуями мог их излечить.
Пальцы Лейни сомкнулись у меня на волосах, и я положил голову ей на грудь, прислушиваясь к ее сердцебиению. К своему удивлению, я заметил, что наши сердца бьются синхронно. Как бы сентиментально это ни звучало — мы с ней слились воедино. И я знал совершенно точно: как бы ни повернулось с Дэвидом Стоуном и с контрактом, ничто не сможет встать между нами.
Я действительно ради нее был готов на все. Даже если бы мне пришлось пожертвовать всем, покрыть себя позором в глазах общественности и спрятаться с ней в какой-нибудь заброшенной хижине на Аляске, когда все узнают, что она сделала, чтобы спасти мать.
Для меня не существовало никого важнее и нужнее.
Дэвид
Проклятье.
Я поднял глаза на свое отражение в большом зеркале на стене ванной. Мое прекрасное лицо выглядело деформированным, но, по крайней мере, я сумел смыть всю кровь и заклеить пластырем открытые раны.
Они не пойдут в полицию. В этом я не сомневался. Тогда им пришлось бы рассказать всю правду о себе, а я был совершенно уверен в том, что занятие проституцией и причастность к торговле людьми повлечет гораздо более суровое наказание, чем наказание за проступки, совершенные мной.
Но все должно было пройти не так.
Я все спланировал идеально, или так мне казалось. Шаг первый: огласить свое предложение шлюхе, пригрозив раскрыть их грязное дельце и положившись на ее природную страсть к наживе. Шаг второй, мой любимый: оттрахать ее до умопомрачения, сделать так, чтобы она поняла, чего лишается, отказывая большому папочке, одновременно дожидаясь, когда вернется Кроуфорд и застукает нас на горячем. И, наконец, главное блюдо: сесть, расслабиться и смотреть, как человек, который отравлял мою жизнь, уничтожает сам себя, осознав, что я отобрал у него еще одну ценность.
Но мой план неожиданно привел к странным результатам. Дилейн не приняла предложение, и это означало, что Кроуфорд не увидит, как мы кувыркаемся. Я не рассчитывал, что мне придется с ней по-настоящему драться, хотя не скажу, что я об этом пожалел. Она должна была понять, что это мир мужчин и ей надо знать свое место. Но потом явился Ной, и мне пришлось сворачивать лавочку.
— Членосос хренов, — усмехнулся я, глядя в зеркало, а потом пошел в кабинет и налил себе виски.
Побалтывая темно-янтарную жидкость в стакане, я подошел к окну и окинул взглядом город. Мой город. Он весь принадлежал мне или, по крайней мере, будет принадлежать.
Я сделал глоток и поморщился, когда стекло прикоснулось к разбитой губе. Капелька виски попала прямо на трещину, я ощутил ожог, чертовски больно… К боли прибавилось и осознание унижения.
— Проклятье! — взревел я и швырнул стакан в ближайшую стену. Осколки стекла посыпались на пол, а на белой стене появилось темное пятно.
Я тихо выругался и, решив оставить все как есть — уберут те, кто за это получает деньги, — снова повернулся к окну.
Все пошло наперекосяк из-за того, что я плохо продумал свои действия. Нужно было не спешить и все-таки уломать ее. Хотя Ной все равно захотел бы надрать мне задницу, даже если бы она согласилась перепихнуться. Но тогда его удары были бы послабее. Намного проще справиться с тем, у кого ущемлена гордость и разбито сердце, чем с тем, у кого комплекс супергероя и он, как Рэмбо, несется защищать свою территорию.
Не важно, все равно сила за мной. Или, по крайней мере, будет за мной до того, как закончится эта ночь.
Его можно было уничтожить, и не трогая девчонку. Хватит и того сообщения, которое я собирался сделать в понедельник на собрании. Но мне были необходимы доказательства. Сколько раз я пытался втолковать этому тупоголовому, что всех женщин интересует одно — деньги. Ясно и просто. Каждая баба в душе шлюха.
Да, возможно, есть еще одна вещь, которая им не безразлична. Член. Это они тоже любят.
Когда мы были молодыми панками, я долго пытался вложить в его мозги свою теорию стерв. Они все созданы в основном для того, чтобы было с кем весело провести выходные или выпить. Я верил в то, что говорил. Отец менял жен почти так же часто, как стригся. И каждая из них урывала какой-то кусок его состояния — состояния, которое должно было принадлежать мне.
Когда мы повзрослели, наставить приятеля на путь истинный стало еще важнее. Мне нужна была голова Кроуфорда, если мы собирались возвысить компанию наших отцов до высот, какие им и не снились. Если бы он зациклился на какой-то одной женщине, он бы потерял деловую хватку.
Гоняться за юбкой, чтобы уложить ее в койку, одно дело, но держаться за юбку — совсем другое.
Кроуфорд меня не слушал. Когда мы только окончили университет и его родители погибли, а он унаследовал половину компании и обзавелся роскошной женщиной, я был практически забыт.
И не только им, хотя он считался моим лучшим другом. Мой отец смотрел на Ноя с откровенной гордостью и обожанием. На меня он так не смотрел никогда.
Ной Кроуфорд стал восходящей звездой, он имел все, чего не имел я. И я устал жить в его сраной тени. «Дэвид, почему ты не можешь быть таким, как Ной?» Голос отца звенел у меня в ушах постоянным напоминанием о том, что я никогда не оправдаю его надежд. Я совершал ошибки, я был молод и любил веселиться. Но для него эти ошибки были непростительными просчетами и проступками.
