«О как она умна! – думал ослепленный страстью Рахман. – Именно такую женщину мечтаю я назвать своей… И пусть встретились мы в далеком городе, но она станет моей! Я назову ее своей избранницей, и она пойдет со мной рука об руку по тернистому жизненному пути…»
Меж тем девушка уверенно вела Рахмана по узкой улочке. Она тоже куталась в меховой плащ, но со стороны было видно, что более всего она старается удержать на голове роскошную шаль, что прятала от посторонних глаз ее волосы.
– Куда мы так спешим, прекраснейшая?
– Туда, где я смогу выиграть наш спор. Ведь ты по-прежнему готов заплатить сотню золотых монет, если проиграешь?
– А что будет, если проиграешь ты, о Зейнаб?
Девушка лишь усмехнулась в ответ.
– Ты увидишь все сам, прекрасный царевич.
Наконец путники достигли высоких дубовых дверей дома, что стоял в тупике какой-то улицы. Вот двери закрылись за их спинами, отсекая Рахмана и Зейнаб от холодного и резкого северного ветра.
– О боги, как я не люблю наступление этого времени года, – почти простонала девушка.
Она неторопливо избавилась от плаща. И теперь, бросив лишь один, полный иронии, взгляд на Рахмана, начала совлекать с волос желто-оранжевую шаль.
– Ну что ж, юноша, плати!
Шаль упала к ногам Рахмана. Он же, словно завороженный, смотрел, как падает волна роскошных ярко-рыжих волос.
– О Аллах милосердный! Какое же это чудо! Как ты прекрасна, Зейнаб!
– Плати, глупенький спорщик!
Рахман, не говоря ни слова, отвязал от пояса толстый кожаный кошель, полный монет.
– Я никогда не спорю зря! Ибо то зрелище, что явила ты мне сейчас, стоит много больше, чем несчастная сотня. Я твой самый почтительный раб, о великолепная!
Глаза Зейнаб блеснули, и она проговорила:
– Быть может, ты, о мой почтительный раб, сочтешь для себя возможным разделить со мной трапезу? А после мы продолжим наш спор.
– Спор? О чем же мы теперь будем спорить?
– Думаю, мой друг, у нас найдется тема для достойного ученого спора.
Зейнаб хлопнула в ладоши. В зале появилась старуха, которую трудно было назвать прислугой или рабыней.
– Это моя кормилица, ее зовут Зульфия. Она тоже родом из далекого холодного Аллоа, – вполголоса проговорила девушка.
Рахман почтительно склонился в поклоне.
– Да пребудет с тобой милость Аллаха всесильного, о Зульфия!
– Здравствуй и ты, юноша! – отвечала кормилица. Она проворно подобрала с пола шаль и плащ своей госпожи, и замерла в ожидании того мига, когда в ее руках окажется и меховой плащ гостя.
– Не сомневайся, царевич! В моем доме всегда тепло. Пусть даже я отдам последнюю монету за дрова, но у меня в доме никогда не поселится холод.
Рахман сбросил на руки Зульфие свой плащ и вопросительно посмотрел на Зейнаб.
– Итак, прекраснейшая, ты приглашала меня отведать яств? Я готов преломить с тобой хлеб и пригубить воды.
– О нет, – рассмеялась красавица. – В этом доме найдется множество лакомств, более достойных такого мудрого и прекрасного человека, как ты, царевич. Входи же под мой кров и насладись теплом и уютом. Здесь, полагаю, ученый спор будет куда уместнее, чем в холодном зале библиотеки, полном теней и сквозняков.
– Но зачем же ты, о нежнейшее создание, входила туда?
И Зейнаб честно ответила:
– Чтобы повстречаться с тобой, прекрасный царевич!
Рахман услышал в этих словах лишь кокетство, не подумав, что у каждой лисы свои охотничьи угодья. Быть может, искать достойного спутника уместнее было бы в квартале ювелиров, но Зейнаб считала, что, кроме золота (непременного спутника воистину достойного кавалера), ей нужен также и разум. Ибо человек, погруженный в научные размышления, во всем остальном легковерен, как дитя. И по-настоящему мудрая женщина этим может пользоваться с недурной выгодой для себя.
Небольшая комната была убрана яркими коврами, очаг пылал, отгоняя малейшие воспоминания о холодном дне за окнами. На небольшом возвышении стоял изящный столик, украшенный вазой с гранатами и удивительно яркими магрибскими мандаринами.
Зульфия внесла поднос с жареным цыпленком и блюдо плова. И чуть позже – хрустальный графин с вином.
– Вино запрещает Коран… – заметил Рахман.
– Аллах создал землю, виноградные лозы, а значит, и вино. Созданное Аллахом не может причинить вреда. Вредны лишь предрассудки и мракобесие, о ученый царевич. При дворе халифа Кордовы пьют самые прекрасные вина. Смело пей, Рахман!
Юноша пригубил ароматный напиток. О да, это было так прекрасно, вкус нежный и чуть терпкий.
– А теперь поешь, отчаянный спорщик.
Рахман пытался есть, но очень быстро в голове у него зашумело. И не от яда или вина, а лишь от присутствия прекрасной Зейнаб. Царевич весь отдался чарам, которыми обволакивала его эта удивительная рыжеволосая девушка.
Прошло всего несколько мгновений, и он оказался распростерт на роскошном ложе, устланном мехами, а колдовская красавица со смехом совлекла с себя одежды, и теперь лишь нежнейшая муслиновая рубашка прикрывала ее наготу. Рахман пытался остаться холодным и как можно дольше насладиться этой удивительной любовной игрой и своим положением добровольного пленника. Он даже позволил привязать свои руки алыми шарфами к столбикам в изголовье. Его запястья были стянуты шелковыми путами. Зеркальный потолок (о Аллах, сколь большая драгоценность даже в блистательной Кордове!) позволял ему любоваться своим обнаженным мускулистым телом. Очаровательная Зейнаб не сводила глаз с внушительного доказательства мужской силы, завороженная им, словно волшебной палочкой. Сверкавшие на ее запястье изумруды браслета перемигивались отблесками с пламенем свечей. О да, прекрасная Зейнаб не знала недостатка в поклонниках, но ей уже наскучили эти игры и захотелось, чтобы остался лишь один, небедный и щедрый, который обожал бы ее сверх всякой меры. Она готова была даже (о чудо!) хранить ему верность. Хотя бы то время, пока он будет с нею рядом и сам понесет бремя ответственности за ее безбедное и спокойное существование. Но для этого нужно было обворожить этого славного юношу, заставить его возжелать лишь ее одну.
Рахман же, не догадываясь об этих мыслях девушки, просто наслаждался любовной игрой.
– Так ты, о прекраснейшая, пленила меня всерьез? – с чуть заметной иронией спросил он.
– О да! Тебе придется умолять меня о пощаде… Разве не знаешь ты, как страшно бывает пленение у разбойников, что свирепствуют в окрестностях блистательной Кордовы? – мелодичным завораживающим грудным голосом ответила Зейнаб.
– О, я уже заранее страшусь твоего гнева!
Зейнаб выразительно посмотрела на жезл страсти, что был вполне готов насладиться нежным лоном девушки.
