Ухмыляюсь.
Значит, всё же меня. Но поздно, малышка, слишком поздно…
Я и так повернулся на ней словно псих, а теперь, почувствовав тепло тела, вкус сочных губ и то, как отзывчиво дрожала в моих руках, не отступлю. Да и не хочу отступать. Много было баб, но чтобы зацепило именно так — впервые. Сам еще не понимаю, хорошо это или плохо, но отказывать себе я не привык. Не знаю, как взял себя в руки и отпустил. Поднажал бы еще немного, приласкал — и всё бы случилось.
Но отступил.
Чертыхаюсь, чувствуя, что опять возбуждаюсь. Подношу стакан к губам и махом опрокидываю в себя содержимое. Горло обжигает горячей жидкостью. В голове немного шумит. Швыряю стакан на пол, поднимаюсь и иду к кровати, заваливаясь лицом в подушку. Глубоко вдыхаю запах белокурой ведьмы.
***
Наутро голова гудит нещадно. В горле сушит еще, и утренний стояк болезненно упирается в матрас. Переворачиваюсь на спину, пару раз проведя ладонями по лицу, спускаю ноги с кровати. После холодного контрастного душа чувствую себя почти человеком. Взгляд цепляется за темное пятно под окном.
На сушилке висят постиранная футболка и черные кружевные трусики. Подхожу к умывальнику и достаю бритву. Вспоминаю всё, что произошло ночью. С моего лица не сходит дебильная улыбка, которая самого порядком раздражает. Закончив туалет помятого лица, переодеваюсь и иду искать беглянку.
Неспешно шагаю по длинному коридору, открываю по очереди все двери, заглядываю внутрь. Дохожу до последней комнаты, нажимаю на дверную ручку, но та не поддается. Закрылась, значит. Наивная, неужели думает, что эта дверь смогла бы остановить меня, реши я ночью пойти за ней?
Возвращаюсь в кабинет за ключами и тихо отпираю замок. Малышка лежит лицом к двери, свернувшись калачиком. Она укуталась в футболку, словно в кокон. Одна рука согнута под головой, вторая свободно свисает с дивана. Из-под футболки выглядывают маленькие ступни с аккуратными пальчиками, ноготки покрыты бледно-розовым лаком.
Стараясь ступать бесшумно, подхожу ближе и сажусь на корточки. Оля похожа на ангела с волосами цвета спелой пшеницы, расплескавшимися по черной коже дивана. Такая хрупкая и беззащитная… Как я вообще мог принять ее за убийцу? Так ошибиться. Заставить пройти через всё то дерьмо?
Вспоминаю Ольгу в больнице в то утро, в подвале — напуганную и в то же время обескураживающе упрямую. В этой маленькой женщине проскальзывает то, чего я давно не видел в своем пластмассовом окружении. Достоинство, настоящее, не наигранное. Она как будто не слышала, когда я говорил о деньгах, лишь едва уловимо пренебрежительно морщилась. Как оскорбили ее мои обвинения, мой образ жизни.
Презрение.
Вот что едва уловимо сквозило в ее взгляде. Сраная докторша, живущая в богом забытом Мухосранске, влачащая жалкое существование от зарплаты до зарплаты, презирает меня — владельца колоссального состояния.
Это одновременно удивляет, злит и… подкупает.
В отношениях с женщинами я не являюсь асом или гуру. Мне незачем обременять себя иллюзией чувств. Я их покупаю. Покупаю любовь, которой был лишен с детства. Я плачу, они играют. Кто-то хорошо, кто-то хуже, но игры заканчиваются всегда однотипно: яркая вспышка легкой увлеченности неизменно сменяется привычной серой скукой с устойчивым запахом пластмассы. Раньше меня всё устраивало… Нет чувств, нет привязанности, а значит, нет слабостей и ты неуязвим, находишься там, куда долго взбирался стиснув зубы, — на вершине иерархии. Так и было до тех пор, пока я не уловил совсем другой аромат… Тянущийся из далекого прошлого, когда я еще не был обывателем мира, в котором живу сейчас.
Протягиваю руку и осторожно обхватываю женскую ладонь, свисающую с дивана. Подношу к губам и целую, не отрывая взгляда от подрагивающих ресниц. Я буду полным кретином, если упущу подарок судьбы в виде голубоглазой бестии, что так неожиданно ворвалась в мою скучную, размеренную жизнь.
Окинув напоследок взглядом сжавшуюся фигурку, поднимаюсь на ноги и, обернувшись, вижу в проеме незапертой двери Нину Николаевну. Тихо выхожу из комнаты и прикрываю за собой дверь.
— Чего это она спит в бильярдной? — щурится подозрительно.
Не женщина, а Шерлок Холмс прямо.
Двигаюсь по коридору, она семенит за мной не отставая.
— И вам доброе утро, Нина Николаевна.
— Я задала тебе вопрос, — не унимается, заходя следом за мной в спальню.
— Изучала игру в бильярд, видимо, устала и решила прилечь отдохнуть.
Захожу в гардеробную и достаю тонкий плед с верхней полки шкафа.
— Она еле двигалась вчера, а ночью решила сыграть в бильярд?
— Кто вас поймет, женщин, у вас же мысли и желания меняются по сто раз на дню, — впихиваю ей в руки плед, старательно пряча улыбку. — Прошу меня извинить, срочная деловая встреча, — обходя Нину Николаевну, иду на выход из спальни. — И покажите ей, пожалуйста, гостевые комнаты, пусть выберет любую, какая понравится. Утренними процедурами можете спокойно заниматься здесь, до вечера я буду занят.
В холле ощущается божественный аромат свежей выпечки. Захожу на кухню, встречаясь взглдяом с пожилой женщиной в веселом цветастом переднике, месящую тесто. Невысокого роста, полненькая, но с добрыми глазами и приятным морщинистым лицом. Если бы я рос в нормальной семье, очень хотел бы себе такую бабушку. Я уважаю Зинаиду по-своему, она вхожа в мой дом уже больше десяти лет. Может и побурчать, и поддержать дельным советом. А главное, я ей доверяю. Чего только она не повидала в стенах этого дома, но всегда хоронила это здесь же!
На столе противень, на котором в ряд лежат румяные булочки с маком.
— Доброе утро, — здороваюсь и, наклонившись, чмокаю морщинистую щеку, измазанную мукой. Заправляю кофемашину и тянусь к горячей выпечке.
— Погоди, пока остынут, — не оборачиваясь буркает Зинаида. — Как наготовила, так и остался полный холодильник. Хоть бы мальчиков покормил, а так опять выкидывать всё придется.
— Так вы и на мальчиков готовите столько, что они съедать не успевают. Вон уже разжирели все, не ходят по двору, а катаются как пингвины, — замечаю, откусывая махом полбулки.
— Пусть едят мордовороты, им сила нужна тебя, борова, защищать.
Вынимаю чашку со сварившимся кофе, с наслаждением отпиваю и беру еще одну булку, садясь напротив женщины.
— У нас в доме гостья, когда определится с комнатой, подготовьте ее, пожалуйста. И к вопросу о ее питании, несколько дней нужно ограничиться легкоусвояемой пищей. Организуете?
Зинаида замирает, смотря на меня поверх очков удивленным взглядом.
— Конечно.
Вот за это я ее и люблю. Ни лишних вопросов, ни пререканий.
— И еще. Скажем, с неделю вы сможете приходить каждый день?
— Смогу, конечно, что мне сейчас одной-то делать. У внуков школа началась, забрали в город кровиночек моих.
Довольно киваю и выхожу из кухни.
— Спасибо, — кричу уже из холла.
Настроение приподнятое. Выхожу на улицу и даю охране знак готовиться.
— Через пятнадцать минут выезжаем.
— Макар Сергеевич, — окликает Миша, один из охранников. В руках у него ворох пакетов. — Привезли ночью, не стал входить и тревожить вас.
Оставив пакеты на столе в спальне, спешу в гардеробную и переодеваюсь в деловой костюм. Обувая до блеска начищенные туфли, слышу голос Нины Николаевны.
— Пошли, моя хорошая, нужно принять душ и осмотреть тебя. Бандаж не слишком туг?
— Всё в порядке, — отвечает хриплый голос, от которого у меня по телу проходит неконтролируемая дрожь. А память услужливо вспроизводит ее хриплые стоны.
— Вот скажи, тебе доктор что назначил? Постельный режим. Ты чего ночью пошла в этот бильярд играть?
Замираю, с улыбкой прислушиваясь, что ответит Оля. Но в комнате воцаряется гробовая тишина. Многое отдал бы, чтоб увидеть сейчас ее выражение лица.
— Кошмар приснился, не могла уснуть, решила хоть как-то отвлечься, — прокашлявшись отвечает Ольга.
— И как? Понравилось игра? — не унимается Нина Николаевна, явно намекая на что-то другое.
