Но это утопия. И так не бывает. И приехав однажды посреди ночи чтобы утешить друга, и оставшись до утра, наплевав на сон и покой, в следующий раз мы будем ждать в ответ того же самого. И удивимся, если друг поступит иначе.
Вот и вся дружба.
Такая дружба была Лёке не нужна.
Почти не нужна.
Почти – потому что бывали ночи, когда до слёз хотелось с кем-нибудь поговорить. Зная, что не поймут, что будут улыбаться недоуменно, но выслушают. Зная, что утром придет сожаление – «Зачем я, идиотка, об этом заговорила?». И зная, что в ответ на услугу придется выслушивать чужую историю.
Но – несмотря на всё это – хотелось. Высказаться, выплакаться – а вдруг поможет?
Вот только кандидатур для такого весьма сомнительного эксперимента Лёка не видела.
С Никитой не поговоришь – с тех пор, как они начали работать в «Трех чудесах света» прошло почти полгода, но до сих пор проблем выше головы, и у Ника тоже. С Кимом – тем более – потому что на следующий же день история облетит весь клуб и полпитера в придачу. С Мариной? Едва ли. Слишком она странная. Слишком многое в ней покрыто мраком таинственности. Может быть, конечно, вся эта таинственность – лишь попытка создать себе воспетую женским глянцем «изюминку»? Может быть… Но стоило ли рисковать?
Оставался еще только один человек. Но захочет ли он её выслушать? После всего, что было? После того, как они почти год разговаривали только по телефону? После всех больных и обидных слов, выкрикиваемых друг другу в лицо?
Захочет ли?
А почему бы не проверить?
В конце концов, всю Лёкину жизни можно было обозначить простой фразой – почему бы и нет?
Так почему бы и нет?
Она открыла дверь после третьего звонка. Вспыхнула глазами навстречу синему Лёкиному взгляду, и когда Лена уже готова была развернуться и уйти, вдруг улыбнулась. Тепло, нежно и чуточку любовно.
– Здравствуй.
– Привет. Я не вовремя?
– Нет. Заходи. Я рада тебя видеть.
Лёка аккуратно просочилась в квартиру и поневоле поводила взглядом по прихожей. Странно. Она ожидала увидеть другое.
– Могу похвастаться – я больше не неряха, – понимающе заметила Катя, когда чай был разлит, печенье и конфеты высыпаны в вазочку, и непривычно тихая Лена уместила своё тело на кухонном стуле, – В моей жизни многое изменилось.
– Я этому рада.
– А я рада, что ты пришла. Мне давно хотелось с тобой поговорить, но я не решалась… побеспокоить.
– Понятно, – хмыкнула Лёка, – Чтож, у тебя было право меня бояться. Кать, я не извиняться пришла. Потому что…
– Погоди! Я знаю. Ты делала то, что считала нужным и ни о чем не жалеешь. Знаешь, очень странно, но я не жалею об этом тоже. Каким бы жестоким ни был твой способ мне помочь, он сработал – и это главное.
Лена не нашлась, что ответить. Кивнула и принялась греть руки о чашку. Катя была права – она ни о чём не жалела. После памятной истерики, невольным свидетелем которой стала Марина, Лёка действительно выгнала Екатерину из своей квартиры. На две недели устроила Егора в частные ясли, договорилась о личной няне, а сама каждый день после работы уезжала в пансионат, где поселила Катю.
Они не разговаривали. Потому что довольно сложно назвать разговором крики и постоянные истерики. Лёка больше не позволяла себе взорваться. Сидела спокойно, выслушивала обвинения, наливала валерьянку в стопки, и – начинала объяснять. До следующей истерики. И снова, и снова, и снова.
К концу этих двух недель Катя едва ли поняла даже треть из всего, что говорила ей Лена. Но истерики прекратились. Она спокойно выслушала предложение о последнем шансе. И согласилась.
– Знаешь, я только потом поняла, что ты была права. Что большинство своих идиотских поступков я совершала из-за страха.
– Чего ты боялась? – спросила Лёка.
– Да всего. Боялась, что ты меня выгонишь, и останусь я с Егором на улице. Боялась, что тебе надоест с нами возиться. Боялась, что теперь едва ли смогу найти работу. Ну и боялась на всю оставшуюся жизнь одна остаться. И вдруг ты разом взяла и все мои страхи развеяла. Я очень тебе за это благодарна. И я обязательно отдам тебе долг. Как денежный, так и моральный.
– Хочешь отдать его прямо сейчас? – Лёка словно с моста кинулась. – Поговори со мной. Выслушай. Притворись, что понимаешь. И ты больше ничего мне не должна. Идет?
– Нет.
Катя вздохнула и откинула за уши длинные волосы. В её голове пронесся целый состав со словами, которые она могла бы сейчас сказать. Но – вот беда – ни одно из этих слов Лёку бы не убедило.
– Почему нет? – синие глаза похолодели и сузились словно две ледышки в белом обрамлении.
– Потому что не всё в жизни покупается и продается. Ты хочешь сейчас купить себе друга, а это невозможно.
– Всё возможно, если очень захотеть – возразила Лёка.
– Тогда купи собаку. Это единственный способ купить любовь и дружбу за деньги, Лена.
Катя знала, на что идет. Знала, что за этим последует. Так и вышло.
Лёка побледнела и стиснула кулаки. Сжала зубы, расширила ноздри. Всё это – за одно очень короткое мгновение. И вдруг почувствовала, как на её ладонь опускаются Катины пальцы, увидела понимающий взгляд, уловила теплое дыхание.
– Расскажи мне, – просто попросила Катя.
И неожиданно для самой себя Лёка начала рассказывать. С самого начала – с Таганрога. Говорила о Юльке, о Жене, о Ксюхе. Перебивала сама себя, забыв какую-то деталь, и снова возвращалась вперед во времени. Злилась оттого, что никак не складывается в слова то, что так легко кричалось в холодное балконное окно и так легко читалось в сумасшедших больных и отчаянных снах.
Она боялась поднять взгляд. Смотрела в стол, выплескивая из себя всё новые и новые предложения, которые для других были всего лишь словами, а для самой Лёки – целой жизнью.
– Она называла меня Леной. Когда она ушла, кто-то еще пытался, но это было слишком больно. Она была первой, кто действительно меня знал, кто действительно меня понял. Очень сложно объяснить, как я её любила, потому что я вообще не знаю, бывает ли другая любовь, или то, что я чувствовала – единственно настоящее. Но дело даже не в этом. Я её жду. И всегда буду ждать. Иногда мне кажется, что она обязательно придет. Неважно, кем она будет – мужчиной, женщиной, ребенком – я всё равно её узнаю. И к тому времени, когда она придет, я хочу сделать то, что не удалось ей. Я хочу объяснить всему этому стаду вокруг, что они не живут, а существуют! Что есть в жизни нечто более важное, чем деньги, телки, алкоголь, чем их долбаные карьеры и достижения. Она всегда помогала людям. Она объясняла им своим примером. И что толку? Когда она уходила, рядом была только я. Самое удивительное, что она любила всех вокруг. Просто так – ни за что. Детдомовский ребенок, о которых обычно говорят, что они любить не умеют, любил всех людей! Над ней смеялись, унижали, а она улыбалась. И что толку? Её теперь нет, а мир ничуточки не изменился. Только я стала другой.
