Еще через два года после свадьбы я развелась, хотя думала, что эта моральная мясорубка, начавшаяся, когда я все же осознала, во что и с какой целью меня превращали, закончится совершенно иным, но мне все-таки дали развод. На бумагах. И более года после этого доводили почти до сумасшествия, но все же отступили. Потому что доведенный до предела человек делает не то что хочет, а то, что он может. Порой, это единственное, что тормозит тех, которые считают, что их ничего не остановит. Ошибочно считают…
— Лухари-несушка, ты обиделась, что ли? — позвала я, осознав, что снова провалилась в ненужное, пауза ощутимо затянулась и я пропустила момент, что мы уже выехали с Крестовского.
— Не-а, задумалась. — Качнула головой Улька, с раздраженным прищуром наблюдая за плотным потоком. — Ты посмотри, долбоеб какой впереди, то туда, то сюда, заебал уже. В пробке стоим, идиот, ты все равно быстрее нее не поедешь, хватит перестраиваться сюда, сука! — Кочерыжкина, как и всегда, когда она садилась за руль, привычно только начала превращаться в таксиста из «Брата», но, вспомнив, что рядом сижу недовольная ее неосторожным поведением я, насмешливо спросила, — ты трясешься, что Вика клювик откроет и сольет, что я тоже в эскорте пахала, пока меня заказчик Анисов-старший не испробовал?
— И не заключил с тобой конфиденциальный договор, что в обмен на то, что он садит тебя на зарплату и повяжет болтливые ротики, ты очаруешь его бесконтрольного сына и тот перестанет появляться в светских хрониках, портя папашке репутацию скандалами и себе здоровье наркотой, а вместо всего этого возьмется за подаренные обеспокоенным папкой возможности. Не трогай Вику, она в курсе, что ты на темы каталась, а ума у нее мало, раз на меня могла попереть. Пусть бы поизгалялась, с меня не убудет.
— Я топом была, причем не засвеченным, диван, ты бы про это не забывала. — Скучающе возразила Кочерыжкина. — Мы с ней разного полета птицы. Она же не топ и менеджеры у нас разные были. Вика на темы по Москоу и СНГ каталась за жалкие семьсот бачей в час, ладно хоть не за еду или порошок… Пока полуимпотент-полушизик-полуслепой маразматик Гумаров не позарился на ее потасканные прелести и не взял на содержание. Сейчас она перепорхнула с одного проправительского члена на другой, причем в качестве содержанки и внезапно решила влезть в богему, думая, что все забудут о том, как она командировочно в Придурочное Сауди и блядский Дубайск ездила ублажать шейхские половые органы, по традиции пихающиеся во все щели, скопом и без резинки. Из-за этого зашквара Вика здесь упала в репутации и в цене соответственно. А я только по Европейским закам каталась и если это всплывет, а оно не всплывет, потому что манагеры у нас разные, у нее отечественные проститутки на пенсии, и наши с тобой, типа европейские модельные агентства, где и под пытками не признаются, что банчат красивыми шлюхами… Да и папашка моего дебила постарался… но даже если и всплывет, я скажу, что имидж-моделью ездила, типа без секса, чисто сопровождение. Угадай, чье слово будет весомее.
— Вот именно, что типа, — саркастично улыбнулась я. — А это, — махнула рукой назад, в сторону оставленного нами реста, — террариум. Им только повод дай и дальше как снежный ком. Сколько уже падений с Олимпа было. Ну ее нахер, Уль. Вику пожалеть надо вообще, она же не знает, на что подписалась.
— Тебе реально похер? — Одобрительно спросила Кочерыжкина, выруливая на съезд. — Ну, про мудачье-Маркелова.
— Она на Рэма слюни пускала года полтора. Рэм по работе часто с Гумаровым терся, а тот Вику везде с собой таскал же… — Произнесла я, придирчиво оглядывая себя в зеркале. — Добилась, молодец, сопроводим же под звон бокалов в добрый путь доблестную воительницу арабского сексуального фронта. У меня вообще сейчас голова другим забита, гони коней шустрее.
— Какой замечательный мальчик. — Гоготнула Улька, поглаживая меня по бедру. — Куплю ему зеленые кроссовки в знак благодарности. Да вообще всю радугу ему соберу, если ты такая довольная будешь. Секс лучшее лекарство, я невъебаться врач. Замучу дисертуху.
— Тебя действительно миллион человек читает или ты все же накручиваешь подписчиков? — поинтересовалась я, подтягивая грудь в неглубоком вырезе своего бежевого платья футляра.
— Действительно.
— И прямо сама пишешь? — с подначкой в голосе. — Твой язык изложения в инсте и здесь ощутимо разнится. Признавайся, сколько редакторов мечтают о миксере себе в глаза, работая с тобой?
— Я каждый пост начинаю в заметках с «кароче, бля». Как наш трудовик в школе. Это действенный способ прекрасно изложить мысли. Потом редактирую пост, заменяя мат на красивые слова, добавляя умные из словарика и обрамляя сарказм так, чтобы он был незаметен. Финалим диванкиными отфотожопленными нахаляву фотками и подписота растет с каждым постом.
До ресторана доехали относительно быстро. Улька, высадив меня и дав наставление провести ночь так, чтобы с утра не смогла ходить не только я, укатила за своим кошаком, по телефону уже минут двадцать пьяно и бесперебойно атакующим ее признаниями в любви и каждый раз забывающим, что с последнего его звонка прошло меньше минуты и Улька уже согласилась забрать его с их гоп-элит кутежа в честь оправдательного приговора приятелю Глеба, замдиру лоукостера, который, по общему уговору (в том числе с прокуратурой) в том году стал главным фигурантом в деле о хищении двухсот восьмидесяти лямиков. По итогу, виновным в краже назначен был другой зам. Его тоже оправдают, назначив третьего, потом четвертого, пятого… пока полностью не попилят реальный объем хищения и по итогу дело потихоньку закроется с наглой формулировкой вроде недоказанного ущерба, отсутствия виновных и тому подобному бреду. Стандартная схема, стандартно обмываемая. А говорят, в России оправдательных приговоров нет. Есть, они просто дорого стоят.
Лакшери-пирожковая Некрашевича была устроена по всем стандартам тяжелого люкса: пафосно-элегантный интерьер в металлико-молочных оттенках, чудаковатая кухня, вышколенные халдеи, топ-куртизанки на входе и соответствующий всем параметрам контингент, что по списку своих регалий даже Бурерожденной Дейенерис намекал бы, что у нее слишком короткий перечень титулов, чтобы находиться среди подобного венценосного бомонда. Соответственно, здесь был дресс-код. И что же можно испытать, войдя в просторное, давящее пафосом помещение, отмахнувшись от белозубой гейши, автоматом этот жест проглотившей (его правильно сделать надо, у гейш условный рефлекс на такие команды), и окинув взглядом наполовину заполненный зал, узреть в нескольких метрах от входа стол, занятый расслабленно развалившимся на диване человеком. В белых кроссовках, белых джинсовых шортах и белой футболке, короткий рукав которой открывал черное переплетение тематик тату почти во всей красе. Я видела Марка второй раз и в нем снова была сокрушающая монотонность цвета и одна контрастная деталь. На этот раз обыграно по другому, а эффект тот же — от него очень трудно отвести взгляд, и дело уже совсем не в его одежде.
Марк был не один, что заставило меня остановиться. Компанию ему составляли еще трое, двое из которых придерживались регламента светского лука, а третий, тот самый русоволосый, сидевший рядом с Марком на презентации, вновь полупридерживался. Кэжуал темно-синяя сорочка, рукава асучены до половины предплечий, черные фитбрюки. И стильненькие браслетики на кисти, поочередно пожимающей руки двум вставшим солидным и самого серьезного вида дяденькам, которым, парадоксально по деловому улыбаясь, кивал Марк.
Остановившись в нескольких метрах от их стола, скрытая за полуширмой из кристаллов Сваровски, нахлобученных в артхаусном беспорядке (читай: в стиле абстракционизма. Современные дизайнеры так оправдывают эту херобору, порожденную ленью), на стекло с напылением серебра (хероборным), но зная Некрашевича — серебрянки, да и в стразах от Сваровски я была не совсем уверена, скорее это стекляшки от какого-нибудь Хунь Сунь Вынь, неутомимого трудяги подпольного китайского стеклянного заводика. Некрашевич любитель экономить на детальках. Наэкономил же себе на металлургическом комбинате шотландское поместье.
