Показала:
— Туда нельзя! Там обманка! Там камни! Там ваша Выгда!
На нее оглянулись — и кормчий, и конунг. Удивленно посмотрели — чего орет, дура-девка? Олия вылезла наружу, еще раз показала на хорошо видимую, самую настоящую, даже как бы нелепо, неумело «сколоченную» обманку-полог:
— Нельзя!
Конунг свел брови, жестом показал что-то своим. Один оторвался от весла, пожал плечами и легко приподняв девушку, поставил на верхнюю ступеньку лестницы. Намекнул, нажав на плечи — сгинь вниз, соплячка!
Она вывернулась из-под руки и наконец нашла верное слово, которое они должны были понять:
— Локи!!! Там ваш — Локи!
Там, конечно, не было никакого Локи… Нужен ему маленький отряд драккаров! Но магическое имя коварного бога возымело свое действие — конунг напряженно стал всматриваться вперед, разом затихло радостное ржание предвкушавших драку верзил. Кормчий глянул вперед, потом на Олию, еще раз вперед и вдруг, кто-то коротко крикнув, всем телом навалился на кормовое весло…
Поздно. Треснувшим пологом, от которого вставали вверх волосы и шумело в ушах, разошлась обманка. Драккар прошел ее носом. Впереди их ждал удар, ради которого обманку и навели — два каменных клыка, сбоку от которых на полной скорости пенных весел шел в борт «Острому» другой драккар. Она его сразу узнала по косым линиям на парусе — это был тот, кто захватил их на рыбацком берегу.
С ревом держал, наваливался на весло кормчий. С таким же ревом подскочил к нему и конунг, навалился рядом, последним усилием направляя нос между камнями. Успели? Наверное… Потому что все равно удар между камней был такой, что Олия кубарем улетела в трюм, встретилась с досками борта и в уплывшем сознании так и не увидела, как нападавший драккар промахнулся и вместо борта сам резанулся в левый каменный клык…
x x x
…Ждать да догонять — хуже нет. Присказку кого-то из старших Белиц Олия вспомнила еще раз. Потом еще раз. Потом поерзала на скамье и снова стала ждать. Голосов из дома, где она последний год жила с Березихой, не доносилось — хотя она догадывалась, что там сейчас решают ее судьбу.
Впрочем, лет через тыщу кто-то умный умно назовет это «юношеским эгоцентризмом» — тем, кто собрался сейчас у Березихи, для решения ее судьбы хватило бы и минуты: эка важна шишка! Она и не догадывалась, что ее «вопрос» займет именно минутку-другую в череде неспешных, но важных бесед. Когда Березиха, в очередной раз выйдя в сени за холодным квасом, наконец соизволила махнуть рукой, девушка послушно встала и на ногах, ставших вдруг ватными, робко прошла в горницу. Уже и не помнила, когда чего боялась — но перед встречей с Епифаном и Бродом — сробела…
И было отчего: про Епифана разные слухи даже среди знающих белиц ходили. То ли он сам варгой был, то ли будет… То ли стражем был, то ли Соль Земную к Хрону собирал… У него особо и не расспросишь — появится раз-другой за год….
А уж Бро-о-о-од! Ну, это САМ Брод! Даже Березиха, которая ничего и никого важней своих свитков да буквиц не ставила, слово САМ больши-и-и-ими такими буквицами говорила! Даже не буквицами, а буквищами. Про него точно знали — его устами варга говорит, нынешний. Или даже кто повыше — может, и Сварог иной раз… А может, и Род… Тоже не расспросишь. А хооочется!
Все эти мысли были так явственно написаны на ее старательно-послушной мордашке, что Епифан с Бродом даже ухмылки спрятать не смогли. Епифан деланно собрал к переносице густые брови:
— Это как же, девица-красавица?
Олия во все глаза уставилась на него: чего «как»? О чем пытает Епифан?
— За пару годиков весь путь от младшей белицы до чистой чтицы — это мало кто проходил! А за нонешний год — всего полшажочка… Сама знаешь, как лень выгонять надобно!
Вмешалась Березиха:
— Нету лени, Епифан. Выгоняла столько, что уж и выгонять нечего… Целый лист прочесть можно, пока один правеж на лавке отлеживает. Да опять за свое!
— Вот про то и речь. — Епифан все еще держал брови сведенными, но Олия чувствовала, что грозить ей очередным «правежом» тут никто не собирается. Не их забота — какой-то девке зад прутами расписывать. — Что же это у тебя за такое «свое»?
Олия жутко-решительно прошептала:
— Чтобы интересно было… и явственно… Чтобы один сказ с другим вязать… потому как разные с одинакими часто идут… Ну, в одном похожее, в другом.. Значит, корень один, и в единый сказ сводить надо!
— Ишь ты… — Брод шевельнулся тяжелой седой глыбой слева от стола. — А кто надоумил-то одинакое в разном искать? Это ж Соляные крупицы Хрона, им цены нет!
— Н-не знаю… само…
Встряла упрямая Березиха, возразил Епифан. Заговорили, словно и не было ее тут. Препирались аж минуточек несколько — и она завороженно начала понимать, что Епифан-то с Березихой… Ну может и не сейчас… А раньше, годков на сто… Ух, как они! — покраснела. Потом еще сильней, потому как понятливо гукнул в бороду Брод, спорщики стыдливо замолчали, подтверждая догадку Олии.
А Брод пришлепнул ладонью по столу:
— Так и быть тому. Веди ее к Хрону, в солянницу. Там поглядит на девку. Может, и вправду, письмо Рода.., — оборвал сам себя, пока не сказал лишнего.
— Слушаю, — уже совсем серьезно промолвил Епифан, слегка склонив голову.
В дверях остановил ее оклик Березихи:
— Погодь! Батюшко Брод… Ну как мне ее от стражиц-то отвадить? Совсем девку с ума свели… И по ночам бегает, и завсегда как только сможет. Скажи хоть ты свое слово — не удержу ведь девку!
— А ты и не держи. Все равно не в силах. Но коль уж неймется… Наставь, поучи да поправь!
— Уж поправлю, батюшко. Обоих… вот ужо поправлю!
x x x
Очнулась от визга, мотнула головой, встала на четвереньки. Визг не стихал, сплетаясь с ревом, руганью и страшным стуком топоров да мечей. Рубились там, наверху — а визжали здесь, в трюме. Вскинулась — помеж тюков навалилась кольчужная груда в шлеме, задранными вверх стоптанными сапогами, а из под нее — край рубашки и ноги голые: той, младшей полонницы. Не помня себя, кошкой метнулась: ровно к котенку своему, сзади в глотку впилась, рванула на себя и чуть не упустила заново, когда почуяла: мертвяк!
Тот и вправду мертво стукнулся в пол, — успела из-под него, все также визжа, выбраться девчонка. Олия глянула вверх, поняла — оттуда свалился, мертвый уже. Щит как был, так на левой руке и остался, а заместо правой культя по локоть, брызжет кругом красным. Не поймешь — из своих, из чужих… Сама не заметила, как людей конунга «своими» назвала. Может потому, что те, с разрисованным парусом, ох и лютыми к ней были! Не заметила, как на пол-лестнице уже и куртку неповоротливую скинула, запоздало куснув губу уже почти на палубе — там хоть веревка была тяжелая… подспорье никакое, а нужное…
