— Кейн, — опять позвала я севшим от волнения голосом. — Поговори со мной. Пожалуйста. — Мой голос дрогнул и практически превратился в шепот. Кейн остановился так резко, что я по инерции пролетела вперед, продолжая цепляться за его рукав, и чуть не упала. Чуть — потому что сильные руки подхватили меня, удерживая в вертикальном положении. Я почувствовала проблеск надежды. Может быть, все еще не так плохо, если его волнует мое возможное падение.
По случайности мы остановились в неровном желтоватом пятне света под фонарем, и, повернувшись к Кейну лицом, я четко видела заострившиеся от внутреннего напряжения скулы, плотно сжатые губы и суровый взгляд. И только глубоко-глубоко в потемневших глазах теплела искорка, позволившая моей проклюнувшейся надежде разгореться сильнее.
— Кейн! — опять жалобно повторила я и мысленно выругалась. Я, как попугай, повторяю одно и то же — Кейн, Кейн, Кейн, словно не способна на нормальную человеческую речь. А он не шелохнулся, не дернул ни одним мускулом на красивом — черт, он был невероятно красив сейчас! — лице, только искорка стала чуть ярче и чуть заметнее. Это придало мне дополнительные силы. Слова посыпались из меня, как высохшие горошины из стручка — с таким же шумом и таким же коэффициентом полезного действия.
— Я понимаю, я виновата, и ты запрещал мне ходить туда, и Ник тоже… — Упс. А вот про Ника упоминать совершенно не стоило, но сейчас уже ничего не поделать… — Кейн, это была просто случайность. Просто несчастный случай, — еще раз повторила я, стараясь сделать это более убедительным. — Синтия сказала, что Шир может погибнуть, что его выставят на бой, а он не подготовлен, и ставки на него никто не делает, потому что бессмысленно, потому что все и так знают, что он проиграет, и я не могла этого допустить, и уже почти договорилась с Ником, как вдруг эта псина рванулась, и прямо на меня, а потом я упала… — Я замолчала, потому что напоминать о том, что мне чуть было не вцепились в горло, было не лучшим продолжением, тем более, что Кейн и сам наверняка помнил об этом, судя по еще более помрачневшему лицу, хотя, казалось бы, куда еще больше… Но он продолжал молчать, не сводя с меня взгляд. Я набрала воздуху в легкие и с отчаянной решимостью заявила:
— В общем, я понимаю, что нарушила твою просьбу… твой приказ, и готова понести наказание, — и выдохнула. Теперь все зависело от него. Я больше ничего не могла сделать, не могла придумать, что еще сказать в свое оправдание. Голова опустела, став звонкой, как колокол, и только одна мысль билась в ее стенки: „Ну прости меня. Кейн, пожалуйста, прости!“
Кейн молчал. Я не могла прочитать по его невозмутимому лицу — на нем опять была эта чертова маска — о чем он думает, но, кажется, догадывалась. Та искорка в его глазах — а не почудилась ли она мне? Как я не вглядывалась, с каким усердием не искала ее — исчезла. Крохотного теплого огонька не было, словно и никогда не существовало. На его месте была лишь ледяная пустота.
„Ты выбрала собаку и потеряла любимого“, — отстраненно констатировал внутренний голос. — „Нет, нет, нет, пожалуйста, нет“, — просила я, сама не зная кого. — „Нет, это неправда, я не могу вот так просто потерять его. Он любит меня, он поймет…“
Но с каждой утекающей секундой я все больше понимала, что это правда, что он устал от моих выходок, что я дура, идиотка, кретинка, что меня действительно нужно было приковать к батарее и не выпускать из дома. Я готова была упасть на колени и умолять, только чтобы он простил меня, только чтобы из его глаз пропала эта ледяная пустота, только чтобы он обнял меня, привлек к себе… Я была готова на все. Так почему я до сих пор стою, с отчаянием и надеждой заглядывая в темные, практически черные в свете фонаря глаза, выискивая малейший намек на то, что ошибаюсь? Не знаю. Возможно, я просто оцепенела от мысли, что потеряла Кейна, потеряла свое будущее, собственными руками разрушила его. Слезы подступили к глазам, но не собирались выкатываться на щеки. Они застыли так же, как и я. Все застыло. Весь окружающий мир замер, воздух превратился в острые колючки, режущие легкие, пространство и время поменялись местами, превращаясь в черную дыру, постепенно засасывающую меня…
— Ты вообще понимаешь, что творишь? — Кейн со стоном обнял меня, прижимая к себе.
— Кейн… — Мир быстро вернулся в нормальное состояние, черная дыра исчезла, я резко вдохнула и… разревелась. Горячие соленые капли стекали по черной коже его куртки, оставляя за собой мокрые дорожки, а я цеплялась за плечи Кейна так, словно это была моя последняя надежда на спасение.
— Ты не представляешь, что я почувствовал, когда увидел эту суку, готовую вцепиться тебе в горло! — хрипло шептал мне на ухо мой Мастер, так же отчаянно прижимая меня к себе, до боли в моих ребрах, до невозможности дышать. — Ни я, ни Паттерс не успевали оттащить тебя оттуда. Мы же говорили — не соваться в питомник, это опасно!
— Да, да, — бессвязно шептала я, захлебываясь слезами, но уже знала — он останется со мной, он не бросит меня, и у нас все будет хорошо… У нас будет семья, мы поедем учиться, когда-нибудь поженимся, появятся дети, собаки, кошки, хомячки и золотые рыбки… — или нет? Я с опаской подняла голову, встречаясь взглядом с… Нет, не с ледяной пустотой. В глазах Кейна горело пламя, сложенное из неисчезнувшего еще страха, ярости и искренней любви.
— Я люблю тебя, — прошептала я.
Он молчал. Сердце уже приготовилось опять рухнуть в зиящую пропасть, но…
— Да поможет мне бог, потому что я тоже люблю тебя, — простонал Кейн.
Мы целовались, стоя в тускло-желтом свете фонаря под холодно-равнодушными взглядами звезд, проявляющихся на угольно-черном покрывале ночного весеннего неба. Мы целовались, не обращая внимания, что мои испачканные кровью куртка и джинсы приводят в такое же состояние одежду Кейна, и лучше бы нам побыстрее вернуться домой, принять горячий душ и переодеться.
Наш дом был здесь — в объятиях друг друга.
Сразу уйти у нас не получилось. Возле столика остался мой пиджак, надо было его забрать, и Эрике пришлось пойти вместе со мной. Там как раз принесли мороженое, и она, естественно, захотела его попробовать. Меня немного волновала ушибленная голова Эрики, но ни тошноты, ни особой бледности не наблюдалось, и я решил не портить вечер окончательно.
Есть мороженое со скованными руками оказалось неудобно, и я разъединил цепочки, но при этом положил Эрике руку на плечо.
