Три дня?
— За убийство? — просипел я.
— За убийство Артура Кенделла, мистер Беккер. Его вдова опознала вас как убийцу.
На стене спальни за ее спиной висело фото Хемфри Богарта в шляпе. Он скалился в камеру, как и полагается киношным оболтусам. Я заподозрил мою практичную мисс Дейл в слабости к ухмыляющимся и скалящим зубы оболтусам.
— Дело Кенделла, — продолжила она. — Разумеется, у меня была копия собранных вами материалов. И конечно, я не сообщила об этом полиции, тем более лейтенанту Греди. На мой взгляд, о вас многое можно сказать, мистер Беккер: среди прочего вы напиваетесь, аморальны и неразборчивы в методах расследования. Но убийца? Из человека, который бесплатно работает для вдов? — Она снова потерла правое запястье.
Ну да, каждая дамочка с печальной историей может водить меня за нос. Ну и что?
— Я никого не убивал. — Сказав это, я почувствовал облегчение. — Дело у вас?
— Разумеется. — Она уронила руки. — Я бы с удовольствием выслушала объяснение, но я всего лишь ваш секретарь.
— Ты — крепкая куколка, — выдавил я. — Дело Кенделла обернулось плохо, мисс Дейл. Я его не убивал.
Со свойственной ей практичностью, она перешла прямо к делу:
— Тогда кто убил, мистер Беккер?
Несмотря на усиливающуюся с каждой секундой жажду и стук пульса, мешавший думать, ответ на этот вопрос я знал.
— Дайте мне папку, Дейл. И можно мне во что-нибудь одеться? Или прыгать по квартире в облике Тарзана?
Если бы, выходя из комнаты, она пробормотала себе под нос что-то не слишком изысканное, я не стал бы ее винить.
Я счистил с себя остатки грязи в ее желто-розовой ванной. Квартира располагалась на бедной стороне Пат-стрит, но в ней все было чисто, аккуратно и безупречно, как и следовало ожидать от женщины, которую я однажды застал на раскладывании по алфавиту входящей почты. У нее нашелся даже висящий на внутренней стороне двери костюм — из моих. Дверь закрывалась не слишком плотно, и я слышал, как она хлопочет на кухне, а еще этот сводящий с ума восхитительный, неотразимый стук.
Вид у меня — словно из могилы. Впрочем, если хорошенько подумать, так оно и было. Над правой бровью виднелся уродливый багровый рубец — вмятина, в которую умещался кончик пальца. Она была чувствительной, и стоило надавить — голова снова превращалась в тыкву. Затылок тоже болел, и под короткими мокрыми волосами прощупывались глубокие шрамы. Под глазами были темные мешки, щеки запали, и еще я был желт, как желтушный китаец…
Я оттянул воротник рубашки и взглянул. Легкий синяк над ключицей и две дырочки, как будто в горло воткнулись два крошечных зубца. Синяк был страшно горячий, а когда я его потрогал, раскатистый грохот сердцебиения так отдался в ушах, что я ухватился за чистейшую белую раковину мисс Дейл и едва не потерял сознание.
Что за чертовщина со мной творится?
Последнее, что мне запомнилось, — Летиция Кенделл утирает рот, а тощий нервный рыжеволосый тип приставляет ствол к моему лбу. Как раз туда, где остался яркий рубец с черными точками ожогов вокруг красного кратера. Потом этот звук — словно артиллерийский снаряд в черепе… И пробуждение в холодной могиле. Хочется пить. Но не обычной выпивки. Не той, что льется в глотку жидким огнем и взрывается в брюхе, взметывая теплую дымку между мною и всем миром.
Ты сумасшедший, Джек. Тебе прострелили голову.
Да вот незадача: я должен бы не сойти с ума, а стать покойником! Но у меня бился пульс, совсем как у мисс Дейл, которая начала пахнуть не столько «Шанелью», сколько… едой.
Из коридора донесся шкварчащий звук. Я зашнуровал ботинки, заботливо поставленные у двери ванной, и увидел ее входную дверь и теплый свет из кухни — квадратик желтого душевного покоя. Она стояла у плиты ко мне спиной, а на тарелке ждал своей очереди бифштекс. Она потыкала в сковородку вилкой, а я стал тихонько подкрадываться, словно собирался шлепнуть ее.
Три шага… Два…
Она даже не повернулась. Я протянул руку, увидел ее, желтую в желтом свете, дрожащую, протянувшуюся мимо бедра мисс Дейл… и ухватившую тарелку со стейком.
Она подскочила, вилка задребезжала, а я отступил к столу. Не будь я таким холодным, обливался бы потом. Я упал на один из двух строгих, с нарядными подушечками стульев, стоявших у дешевого, с золотистыми искорками кухонного стола, и понял, почему мой рот плохо действовал. Потому что отросли клыки; и я, для начала вылизав с тарелки кровавый сок, вонзил зубы в сырое мясо и присосался, как к материнской груди. Ладонь Дейл взлетела ко рту. От прижатых пальцев щёки побелели, а глаза стали огромными, как у домоуправа в день выплаты ренты. Сковородка шкварчала, я сосал и причмокивал, и этот шум почти заглушил грохот ее пульса.
Свободной рукой она сдвинула сковородку с огня. Над горелкой остался шипящий синий венчик огня, а мисс Дейл уставилась на меня, словно собралась штурмовать баррикаду со сковородкой наперевес.
Я сосал. Мало, конечно, но жажда отступила. Вот чего мне хотелось! Когда мясо стало безвкусным, как сухая бумага, я еще раз начисто облизал тарелку и уронил высушенный кусок.
Я смотрел на мисс Дейл. Она смотрела на меня. Я подбирал слова. Дамы с ее жалованьем не каждый день покупают бифштексы. Она, наверное, догадалась, что я голоден.
— Мне по-прежнему нужна секретарша, куколка.
Горло у нее дрогнуло, словно она что-то проглотила. Она опустила сковородку на холодную горелку. Отлепила пальцы от щек. На правом запястье выделялся темный браслет из синяков. Со второй попытки она заговорила:
— В холодильнике еще один бифштекс, Джек. Сырой.
Зимние ночи не длятся вечно, а дождь все не переставал. У Дейл распухло запястье, но она обмотала его эластичным бинтом и решительно заявила, что вполне здорова. Она осторожно вела «форд», и дворники тикали в такт ее пульсу. Я разложил листы из папки на коленях и проверил, нет ли хвоста, — все чисто.
Проехав Кросс-стрит, она нашла место для парковки, откуда открывался хороший вид на Синий Зал, а я стал листать дело, фотографии Артура Кенделла — миллионера, вернувшегося из поездки в Европу с молодой женой, которая заподозрила его в неверности.
Не будь мне так нужны доллары, которые она веером раскинула на моем столе, я не взялся бы за это дело. Не люблю дела о разводах — они всегда кончаются грязью. А это оказалось грязнее обычного. Мало того что Кенделл — миллионер, он был осторожен и уверен в себе, но я раздобыл его снимки с самыми крупными авторитетами нашего городка — Левшой Шульцем, заправлявшим проституцией, Бычарой Бодри, поставлявшим мускульную силу, Папашей Жинетт, чьи предки торговали ромом, а нынешняя семья перешла на торговлю наркотиками. Папаша Жинетт чтил традиции…
