Проблема Аленкиной «похотницы» также деловито была обсуждена и с дедом Петром — самым авторитетным на хуторе воспитателем. По девичьим годам и сама Наталья, тогда еще деваха-Натаха, хорошенько извивалась и потела под его лозинами, захлебываясь стонами и размеренным счетом розог.
— Это бывает… — размеренно кивал снежно-белой головой дедуля. — Это у девок в такие годы бывает… Особливо когда перед мужиком задом брыкать надо… Ты, Натаха-деваха, клин клином выбивай — наказуй не только зад и спинку, а и саму похотницу. Оно строго, конечно, однако же надобно — потому как росу похотливую иначе не вылечить…
Дед поделился еще несколькими рецептами, которые были почтительно выслушаны, а сам дед приглашен для их применения к Аленке.
В обед субботы Родион Сергеевич деловито велел Аленке:
— Как попаришься, иди в дом. Хорошо мойся, да в туалет сходи — наказывать будем сильно…
Аленка вздохнула, покорно кивнула головой и вскоре, ядреная и блестящая от воды, едва отжав длинные волосы, стояла посреди комнаты, вскинув руки над головой. Перед ней на табуретке, опираясь на суковатую палку едва не старше его самого, сидел дедуля Петр, возле него стоял Родион Сергеевич, а красная от стыда и возбуждения мамкина подруга Верочка неподвижно застыла за спиной дедули.
Пауза продолжалась довольно долго — дед молча оглядывал сочное тело обнаженной девушки, Родион Сергеевич почесывал подбородок в ожидании дедовых команд, а Верочка теребила под передником какую-то коробочку. Аленка послушно стояла, не прикрываясь, и только изредка вздрагивала ресницами, опустив глаза и неудержимо краснея. Выждав паузу, дедуля велел:
— А вот теперь повернись, девка, да стань раком…
Аленка залилась почти багровой краской, но беспрекословно выполнила команду.
Она действительно не могла ничего поделать, уже давно ощущая жар между ног и теперь выставив напоказ обильно мокрое влагалище. Стоя в постыдной позе, еле слышно сказала:
— Я не хотела… Она сама…
Дед покивал, свел брови и велел Верочке:
— Давай-ка снова девку в баню. Сама знаешь, чего сделать. Опосля — сюды веди. А ты, Родиоша, готовь пока досочку, что я тебе велел.
Процедура в бане была довольно короткой и совершенно неожиданной — Верочка не очень умело, но старательно орудовала бритвенным станком, высунув от усердия язык и бормоча про себя: «Велено, чтоб сияла как солнышко!» Закончив бритье, сама сполоснула Аленку, не позволяя ей коснуться лона руками. Прикусив губы от неожиданного стыда, девушка снова встала в комнате. Крутой лобок был жутко голым… и Аленка, неудержимо краснея, снова ощутила небывалый прилив сладкого жара…
Дома ее ждала знакомая до этого лишь по шепоту девок кобылка — узкая треугольная доска на двух тяжелых подставках. Аленку буквально посадили на этот узкий выступ, подтянув руки вверх, так что она стояла на носочках и пронзительно ощущала, как тугие половые губки «легли» на края доски, словно взасос целуя дерево… Теперь она была раскрыта… Раскрыта, чисто выбрита и с зажмуренными от стыда глазами — шерстяной варежкой Вера вытерла «росу», которая сразу же выдала Аленку темным пятном на свежеструганном липовом дереве. Аленке велели самой тереться промежностью об острый край — и дедуля неодобрительно хмурился, глядя, как легко и без видимых мучений влагалище девушки скользит на орудии пытки — а ведь едва-едва посадив на кобылу даже сочных зрелых молодок, дед слушал их трудные стоны и мольбы… Ей велели остановиться. Аленка глаз так и не открывала — даже когда почувствовала руки Веры на грудях: женщина сильно накрутила соски, потом помяла ладонями попу, сознательно доводя девушку до жаркой и сладкой истомы. Когда она стала конвульсивно подрагивать и облизывать губы, дедуля кивнул Родиону Сергеевичу. Несмотря на давешнее запрещение Наташеньки-душеньки, в руках у него был аршинный широкий ремень. С маху впечатал по голому заду — оглушительно хлестнул по телу ремень, дернулась Аленка… Еще и еще удары — по заду, по раздвинутым ляжкам… Дедуля жестом приказал «погорячить» девушке спину — и вот широкий ремень тяжело бьет плечи и поясницу…
Аленка приоткрыла рот, дергалась, и даже не пыталась приподняться над острым краем кобылы, и казалось, даже сама с силой втирается в доску промежностью… Ее короткие стоны были наполнены какой-то тягучей, возбуждающей страстью — и когда дыхание стало прерывистым, хриплым, когда вспухшие половые губы стали багрового цвета, а густая смазка уже вовсю блестела на остром конце доски, девушку сильно придержали за бедра, не давая двинуться. Прикусив губы, она с ужасом смотрела вниз — в руках у старика оказались длинные толстые иглы… Мгновенная боль ударила молнией судороги: игла пробила насквозь вспухшую складочку голой «похотницы» и пришпилила ее к доске. Вторая, третья… Голое влагалище девушки буквально прибили четырьмя толстыми иглами к впившейся в промежность доске…
Теперь ее напряженные ноги, дрожащие от стояния на носочках, свели вместе и туго связали. Веревка, тянувшая за руки вверх, была подтянута заново. Ровно напряженное тело было готово к настоящему наказанию. Протерев тряпицей с мокрой солью зад и спину Аленки, подрагивая от возбуждения, Верочка отошла от девушки и с замиранием сердца глянула, как в руках Родиона Сергеевича взлетела к потолку длинная треххвостая плеть, насквозь пропитанная тяжелой солью.
От удара чуть ниже лопаток Аленка лишь тяжело охнула — крик забило болью. Ременные хвосты впились в кожу, просекая тело свистящими рубцами.
— Пошире отмахивай, — велел дедуля, и старательный Родион Сергеевич расчертил голую спину заново.
От силы удара и от невероятной боли Аленка конвульсивно дернулась, и… ее глаза широко распахнулись от ужаса и страха — ей показалось, что приколотые к доске губки рвутся от ее движения! Так и не выдохнув, она замерла как мраморная статуя, но тяжелая плеть снова заставила изогнуть спину и бедра… и снова иглы запели, возвращая Аленку назад рывком раздирающей боли.
Порка соленой треххвосткой и без того была довольно редким и мучительным наказанием — недаром Аленка встала под эту плеть у знакомого столба только год назад, когда исполнилось пятнадцать. И ударов тогда дали немного, всего двадцать, но уже последние четыре или пять плетка хлестала почти бесчувственное тело — обвиснув на ремнях, девчонка почти и не понимала, что ее еще продолжают стегать. Огонь от рвущих кожу рубцов и грызущей соли был такой, что в глазах темнело, а нынче она и не знала, сколько таких плетей ей отсчитают по нервно-напряженному, дрожащему от порки телу. Спасибо еще, Родион Сергеевич старался не захлестывать концами плетей груди и бока девушки — плетка секла только спину и бедра. Выдержала бы, но… но иглы превратили влагалище в горящую складку невыносимой, непрекращающейся боли — приколотая к острой доске, Аленка изо всех сил старалась не дернуть ногами или бедрами, хотя каждый раз проигрывала тяжелым хвостам плети — дергалась, в глазах мутнело от пронзительной боли в промежности и снова крутым кипятком рвалась спина…
