Несколько минут Николай молчал.
– Признаться, Наташенька, ты меня немало удивила этим признанием и особенно твоей решительностью. Хотя я все равно не верю, что ты действительно могла убить несчастную Дуню.
– Мне казалось, что могла, – прошептала Наташа. – Я была вне себя от ярости.
– Казалось! – напомнил Николай. – Нет, Наташенька, хоть я и не узнал тебя до конца за эти семь лет, но чувствую, что на хладнокровное убийство ты неспособна. Ладно, оставим это. Важнее другое. Получается, это я должен извиняться за свои приключения. В любом случае им нет оправдания, но все же я надеюсь, что ты будешь великодушна. Прости, меня, Наташенька, душа моя! Клянусь, больше у меня не будет никакой женщины, кроме тебя! А что касается Дуни… Не беспокойся, я все устрою. Только ты, родная, будь всегда такой, как сегодня, и ничто больше никогда не омрачит нашего счастья!
Вскоре они заснули, а Евдокия все еще стояла под дверями. Вытирая горькие слезы и поглаживая жестоко избитые ягодицы, она медленно побрела в людскую. Одетая рухнула на постель и закрыла лицо руками. В оцепенении пролежала так целый час – сон никак не шел. Девушка тихо поднялась и вышла на веранду. Светила полная луна, неподалеку на речке квакали лягушки. Легкий теплый ветерок отогнал надоедливых комаров. Дуня зажгла свечу и принялась писать на листке бумаги: "Моему короткому счастью пришел конец. Теперь барину ни к чему предаваться со мной греху. Я давно поняла, что он не из тех господ, что кидаются на каждую девку. Только холодность жены толкнула его к простой крестьянке. Барин, барин, Николай Петрович! Для кого-то он суровый господин, но я от него видела только добро. Что мне теперь делать?" Дуня несколько раз перечитала написанное, вздохнула и поднесла бумажку к пламени свечи. Потом смела пепел, задула свечу, да так и осталась сидеть на веранде до утра.
– Дунька, где ты бродишь? – послышался сердитый голос Пелагеи. – Вы посмотрите, она еще дрыхнет. Бегом в кабинет, барин зовут!
Евдокия с трудом открыла глаза. Все-таки она задремала. Голова как чугунная, а в сердце будто несколько иголок вонзили. Ключница подошла к ней и резко ударила по затылку.
– Чего сидишь, сказано же – бегом!
Дуня несмело вошла в кабинет и остановилась у дверей.
– Звали, барин?
– Чего ты там шепчешь? – барин поморщился. – Не завтракала, что ли? Ах, да… – он замялся. – Барыня мне все рассказала. Мне очень жаль, что так получилось. Возьми вот это, – он протянул ей несколько купюр и продолжил, – и постарайся забыть вчерашний случай в бане, как кошмарный сон. Прости Наталью Павловну и меня. Покажи, что барыня с тобой сделала.
Дуне вновь стало нехорошо от страшных воспоминаний. Она, словно во сне, закрыла дверь на крючок и медленно разделась догола. Потом повернулась к барину спиной, исполосованной плетью. Николай встал из-за стола, подошел к горничной и нежно погладил ей спину и попку.
– Бедная девочка!
Ноги Дуни сами собой раздвинулись и барин любовно пощекотал между ними сразу размякшую и размокшую девичью плоть, но затем отдернул руку.
– Нет, нет, это ни к чему, одевайся. Мы с тобой больше не будем встречаться. Так лучше для всех.
– Барин, миленький, последний разочек! – Дуня развернулась и, не спрашивая разрешения, обвила шею господина руками и принялась осыпать его лицо поцелуями. – Господи, что ж мне делать-то теперь, глупой. Помру ж я без вас, барин!
– Ну, зачем так… – голос Николая звучал неуверенно. – Нет, Дуня, оставь меня, я обещал барыне…
Однако девушка не выпускала его из объятий, а господин и не пытался оттолкнуть ее от себя. Дуня нащупала через одежду твердый мужской утес и ловко выпустила его на волю. Николая вздохнул, нерешительно взял ее за упругую попку, приподнял и резко опустил девушку на себя…
Через пять минут Дуня мигом оделась, отперла дверь и села на лавку перед хозяином.
– Господи, хорошо-то как! – прошептала она. – Будет, о чем вспомнить. Спасибо, барин!
– В общем, Дуня, ты права, – Николай опустил глаза. – Из усадьбы мне придется тебя удалить. Так просит барыня. Я не хочу с ней ссориться, сама понимаешь. Но ты в обиде не останешься. Я дам тебе вольную.
– Вольную? – глаза девушки загорелись. – Есть бог на свете! Спасибо, барин! За такое не жалко еще столько же плетей получить!
Дуня упала перед ним на колени, но он велел ей подниматься.
– Вольную дам при одном условии, – отчеканил барин. – Я открываю в городе мастерскую. С дагеротипией ты знакома, вот и займешься. Половину выручки забираешь себе, половину посылаешь мне. Так что все зависит от тебя – как дело поведешь. Срок тебе – два года. А потом как знаешь: или останешься в мастерской, или иди на все четыре стороны.
– Как скажете, барин, – спокойно сказала Дуня. – За вольную я на все согласна. Только прошу вас, разрешите мне еще месячишко побыть в усадьбе. Скажите барыне, что не готова еще мастерская. Мне нужно уладить кое-что. Очень вас прошу!
– У тебя еще есть какие-то дела? – усмехнулся барин. – Хорошо, я скажу Пелагее, чтобы не очень тебя загружала. Только ты подальше от меня держись, не давай барыне лишнего повода для ревности, – он опусти глаза и тихо продолжил. – Знаешь, Дуня, а я не ожидал, что по-своему привяжусь к тебе. Ты бойкая девушка, умная и стоишь гораздо выше всех моих остальных крестьянок вместе взятых. Видишь, я разговариваю с тобой откровенно и почти как с равной. Надеюсь, ты не превратишься в забитое животное, типичную представительницу вашего сословия.
Дуне не хотелось сейчас думать ни про какие сословия. Перед ней сидел не господин, а любимый и желанный мужчина. Ей хотелось кричать ему о своей любви, но она сдержалась. Поклонилась, вышла из кабинета и лишь потом в который уже раз дала волю горючим слезам.
Но особо плакать некогда, настала пора исполнять задуманный план. К чему барину лишнее беспокойство из-за ее проблем? Никто ни о чем не должен знать, а она будет таинственным кукловодом, дергающим за ниточки марионеток. Жаль только, что барин не из их числа.
– Далёко собралась? – спросил у Дуни Феофан.
Она нашла в себе силы приветливо улыбнуться. В принципе, он совсем неплохой парень, этот попович. Всегда обходителен с ней, лицом приятен, правда, рыжеват и веснушек хватает, да ведь с лица воды не пить. Еще совсем детьми были, когда он научил ее читать и писать, иначе осталась бы такой же темной, как все.
– На речку иду купаться, жарко, – весело ответила она.
Попович слегка помрачнел.
– И барин там будет? – ядовито поинтересовался он.
– А с чего это вдруг барин? – разъяренно спросила Дуня, и кровь прилила к ее лицу.
