Вздрогнула Олия — короткой искрой прошлось по клинку горячее тепло, в руки ударило, по глазам плеснуло — извилистым росчерком грядущего Пути. Выходит, это только остановка?
…Скрипнула навешенная на кожаные петли дверь — Аньтика как всегда осторожно, словно мышка, высунула наружу нос. Углядела Ольгерту, заулыбалась и появилась наружу вся, старательно одергивая короткую кожаную рубашонку. Убежала, куда по утрам положено, вернулась и пристроилась на валявшемся чурбачке рядом с Ольгертой.
Та сидела на пузатом темном бочонке, беспечно болтала ногами и щурилась навстречу теплому утреннему солнышку. Вокруг разливалось такое спокойное умиротворение, словно сидела дома, на крылечке у Березихи. А вон там, чуть левее, за крутобоким скатом, неспешно журчит Веретенка, а вон там, если повернуться, две длинных избы сестер-белиц, но поворачиваться лениво — таа-ак тепло, таа-ак тихо…
Вздохнула: не Веретенка там журчит, а неровно бьет волнами мокрые валуны серое море и нету за спиной никаких изб. Избы-то есть, но не наши, не привычные: тесаные камни фундаментов, короб из бревен с пристройками со всех сторон, черные квадраты курных провалов на крышах.
Мало тут леса, да и не тот, что наш — вон, у нас лиственницу на нижние венцы срубят, так она от деда к внуку только крепше делается. Нету у них лиственницы… Зато камней: ну какие хочешь! Подкинула один, красивый, с дырочкой посередке, запульнула в сторонку. Поглядела, куда упал, потом ткнула в бок Аньтику: — Вон, воздыхатель твой идет!
— Это ваш, госпожа! — углядела Свенельда Антика и ойкнула от шлепка по заду:
— Я тебе сказала без госпожов!
Аньтика еще раз потерла попу, ткнулась носом в рукав и исчезла в доме.
Свенельд действительно горбился тяжелыми плечами уж совсем рядом, неловко мял в руках какую-то пушную рухлядь. Действительно, не поймешь, чей он воздыхатель: опять две накидки принес — подлиннее для длинноногой Ольгерты и покороче для курносой, круглолицей Аньтики. В сторону Ольгерты лишний раз и не дышит, а девчонку ну что ни раз — облапить норовит. Та тоже в долгу не остается, осмелела — то за бороду попробует дернуть, то шнурок смешным узелочком на древке топора навяжет. Тот всеми богами клянется, что сейчас он эту негодную девчонку по уши в землю вобьет, та за Ольгерту прячется, тот в итоге пыхтит грозно-грозно, а борода сама по себе в стороны от улыбки лезет.
Прошел следом за ними в дом, по-хозяйски пошатал спинку намертво сколоченной кровати — подарок конунга. Олия сначала и не знала, что тут далеко не у всех кровати были: знак достатка, да и то — даже в доме богатого воина кровать только для хозяина с хозяйкой. Остальные по стенкам на лавках: вот храпу-то! Не, у нас лучше, у нас пятистенки ставить даже для молодых семейных — ну, плевое дело! Леса кругом немеряно. В чем-то тут бедно живут, а в чем-то богато: почитай, под каждой лавкой сундучок или сундук. Запасливые, как хомяки…
А уж если про запасы родов говорить — тут вообще! Где-то далеко —далеко, на сходе трех или четырех фиордов, стоит хижина Тейфа-Дымника. А под ней пещера — вот туда все племена фиордов особые запасы и таскают. Ну, навроде как на черный день… Хотя откуда у них черные дни-то возьмутся: что ни лето, так поход, так новые мешки с золотом и рухлядью, новыми пленниками вереницы идут. Сама не могла понять — то ли нравились они ей своей домашностью, мастеровитостью, своим старанием, то ли зло в душе плескало за ихние недобрые набеги… Поди пойми, боевой народ суровых фиордов!
…Кровать не скрипнула даже под рукой Свенельда: уж что-что, а мастерить тут умели, ничего не скажешь. Еще раз подергал, вздохнул как в бочку и, наконец, выдавил, зачем пришел:
— Большие ярлы на совет сходятся. Наш тоже уйдет завтра, на «Остром».
Кольнуло в сердце, но виду не подала: почему не позвал? Хотя кто она тут…Картинка для встречи важных гостей? Ни жена, ни пленница, ни наложница, ни боевая подруга…
Хотя насчет боевой — сам конунг уже редко приходил всласть мечами помахаться, вне кораблей у него тут дел хватало, а вот кормчий — тот зачастил. Рубились на легких топорах, на краях щитов, на ножах засапожных, учил бросать тот, потайной клинок, да и сам кое-чему учился. Раздувалась от гордости, когда некоторые «штучки» Огнивицы показывала — а за некоторыми потом и сам конунг приходил поучиться. Дурачков из себя не строили, под ручку по бережку не гуляли, вразнобой под цветочками не вздыхали, да и говорили редко. Словами, в смысле — глазами: иной раз так сцепятся, что кормчий кашлять замучается…
…Выходит, на совет больших ярлов зовут?
Вскинула голову, губы сжала — умница Аньтика сразу за нужным нарядом полезла. Покосилась на Свенельда, тот покраснел, потоптался, потом вылетел из сруба, послушным ручным медведем присел на тот же чурбачок, еще теплый от Аньтики.
Дождался, снова головой помотал: у-у-уххх… Даже боязно с такой валькирией из напевных саг рядом-то идти! Пристроился грамотно, как положено хранителю тела: сзади на полшгага и слева, на пол-удара меча. Старательно в такт шагам попадал, потом махнул рукой и забухал привычным темпом тяжелых сапог.
Посреди спуска к селению вдруг хмыкнул в голос.
— Чего ты? — обернулась сердито: не над ней ли?
Свенельд башкой замотал, аж шлем покосился:
— Ух и огребет сейчас наш славный конунг!
x x x
После того памятного вечера, когда принесла Епифану красноталовые прутики, чем-то даже легче стало. Постегал несильно, просто так, для порядку — уж она-то знала, какая разница между «для порядку» или когда настоящая правежка идет. Не поняла, правда, отчего так настороженно смотрел, пока рубашонку снимала. Искорки стыда еще вовсе не погасли — раздевалась, стоя спиной к нему. Даже розги приняв, еще раз в глаза заглянул, подбородок приподняв — потом как вздохнул облегченно. Ничего не сказал, а она переспрашивать постыдилась: ну чего он в ней искал, кого разглядывал? Не что, а кого — хоть и туманно Огнивица про мужские взгляды говорила, а тут нутром почуяла — не груди и не все остальное он в ней выглядывал.
Да и правда — нашлась невидаль голозадая… Сколько лет Епифану, она не знала — иной раз по кручам идет, как молодой, едва поспеешь. А иной раз глянет — словно инеем седым всю тебя покроет. Ни молодые, ни старые ТАК не смотрят — тут другое, не в годах дело. Запуталась совсем — а в чем? А в том, что таких как я, он на своем ого-го сколько перевидал! И с задками покруче, и со спинками поглаже, и с титьками куда покрупней — уж всякое дело… Но и на нее не как плоскодонку смотрит, тоже видно. А вот в чем закавыка, понять не могла.
