Штеффи:
– Я, как мостовщик, в поте лица работаю. Знаешь, старик много о себе воображает, а между тем дело давно уже не доходит до всовывания!
Я:
– Должно быть, его приходится долго массировать?
Штеффи:
– Ну, приблизительно с полчаса, а то и больше, мне требуется, чтобы вообще извлечь из него хоть каплю. Его член сморщился как высохшая слива. И когда у него немного встаёт, знаешь, ну совсем чуточку, я должна быстро поднимать платье, пока он не упал снова. Потом он брызгает мне в волосы на лобок пару капель, краснеет как рак и говорит «пардон».
Я:
– Да, тут, верно, трудно удержаться от смеха?
Штеффи:
– Я частенько прыскаю, но что тут можно поделать.
Подвигнутые темой беседы, мы пришли в соответствующее настроение и охотно посношались бы сейчас с кем-нибудь ради чистого удовольствия. Я была горда тем выходом из положения, который недавно придумала, и рассказала Штеффи про свою «игру в мышку». Штеффи отнеслась к услышанному с недоверием и спросила:
– Неужели этот дохляк? Кузнечик?
– Перестань! Как ты можешь говорить такое о моём любовнике? Попробуй сама, вот тогда и увидишь!
Штеффи не пришлось долго упрашивать, она уже достаточно распалилась, и, сунув руку под юбку, сказала:
– Надеюсь, твой пинчер будет получше моего надворного советника!
– Думаю, он справится. Итак, располагайся на софе. Я подам тебе Кузнечика, можешь его оценить. Кузнечик, поди сюда, ищи мышку! Не посрами меня!
Штеффи тяжело дышала, шёлковая рубашка её был уже поднята на живот, а Кузнечик вилял задом. Он, похоже, вошёл во вкус, и плюшка Штеффи представлялась ему столь же достойной внимания, как и моя.
Я устроилась на кресле у изголовья софы, расстегнула Штеффи блузку и сосала её соски. Они оказались большими, твёрдыми и тёмно-коричневыми, поскольку Штеффи была жгучей брюнеткой. Однако мне тоже хотелось что-нибудь получить. Я подозвала Модистку. Та подошла, раздвинула мордой полы моего халата, затем остановилась. И сколько бы я ни приманивала её, сколько бы ни причмокивала и как бы ни разводила ноги, Модистка не желала действовать, и я уже собралась, было опять призвать на подмогу пальцы, когда бы Штеффи, которая сопела и издавала гортанные звуки, в этот момент не прошипела сквозь стиснутые зубы:
– Намажь… себе… там мёдом! У-у-у-ух! Так ей не вкусно!
Это была неплохая мысль, я спешно нанесла ложку мёда на свой палисадник, и такое лакомство гораздо больше понравилось Модистке. Она лизала сначала медленно, потом всё быстрее и быстрее, и долгое время слышно было только её аппетитное чавканье, урчание и тихое повизгивание. Мы со Штеффи кончили замечательно и почти одновременно. На Штеффи накатило так обильно, что по звуку казалось, будто Кузнечик лакает из миски с водой. Затем каждая из собачек получила в награду оладью, и вслед за этим я взяла своего старого обожателя Кузнечика, а понятливая Модистка осчастливила Штеффи. На сей раз, мы улеглись рядышком на широкой софе, Штеффи перекинула одну ногу мне через колено, и собачки в лучшем виде сделали всё, на что были способны. После этого они перебрались на ковёр, и Кузнечик взялся также исполнить с Модисткой свои супружеские обязанности, а мы со Штеффи играли нашими букетами. Совсем размечтавшись, Штеффи сказала:
– Собственно говоря, лучше всего было бы действительно выдрессировать для себя кого-нибудь маленького, молодого…
– У тебя непрерывно чешется. Ты решила, кого будешь дрессировать?
– Да, я уже сделала выбор. Его зовут Хансль. Очень милый паренёк.
И она поведала мне о том, как познакомилась с совсем ещё молоденьким гимназистом, лет приблизительно шестнадцати или семнадцати, который заговорил с ней, когда она направлялась на встречу со своим старым надворным советником. Высокого роста, задорный, светловолосый мальчик, очень симпатичный и очень зрелый для своего возраста. Наверняка юноша из хорошего дома и весьма прилично одетый.
– Видишь ли, вот с ним было бы не грех. Он уже достаточно взрослый, я заметила, как он у него поднялся, хотя он всего лишь шёл рядом со мной по городскому парку. Однажды ему было позволено во второй половине дня встретить меня, однако он ни разу до меня не дотронулся. Потом мы как-то гуляли в Нойвальэгге. Я разрешила ему немного потискать себя, но не стала брать дело в свои руки. Мальчишка должен сперва стать совершенно «ручным». Он ещё никому не вставлял, даю голову на отсечение… А знаешь что? Завтра я приведу его с собой, этого Хансля. Нужно взять реванш за Кузнечика!
Я невольно хотела расхохотаться, но всё ж не осмелилась, боясь обидеть подругу. Вместо этого я заявила:
– Исключено! Не приведи господь, если Лени, эта пройдошливая девица, что-то пронюхает. И если Ксандль об этом узнает, он нам шею свернёт!
– Но, милая моя, что же нам в таком случае делать? Мы бы от души позабавились! Перестань отговариваться, у Лени завтра выходной, и в четыре я буду здесь с Ханслем!
Штеффи ещё долго приводила свои аргументы. Но все они, по существу, были уже излишними, поскольку я сама очень заинтересовалась элегантным Ханслем. В подростковом возрасте я, будучи девчонкой занозистой, тоже, естественно, предпочитала «утюжиться» с такими молодыми парнями, но когда ты зрелая женщина и при этом уже хорошо во всём разбираешься, это гораздо более увлекательно.
– Итак, завтра в четыре часа. И приготовь, пожалуйста, хорошую закуску.
Действительно, на следующий день оба появились минута в минуту. Хансль сорвал с головы фуражку и прищёлкнул каблуками как офицер. Он вёл себя как взрослый мужчина, поцеловал нам руку, и мы со Штеффи держались с подчёркнутой утончённостью. Она сказала ему, что я-де её кузина и состою в разводе. Когда мы сели за стол, Штеффи спросила:
– Ну, господин Ханс, что занимательного проходили вы сегодня в гимназии?
Парень покраснел как маков цвет и сконфузился, но я поспешила ему на помощь и быстро сказала:
– Перестань говорить глупости, господин Ханс уже настоящий студент, я по нему это сразу увидела. Не правда ли, господин Ханс, вы собираетесь стать доктором?
Штеффи опять вмешалась в разговор:
– И каким же, позвольте полюбопытствовать, может быть, гинекологом?
Мы все трое расхохотались, и по выражению лица Хансля было видно, как он обрадовался, что его считают взрослым. Такую радость просто необходимо доставлять молоденьким мальчикам, в противном случае они сердятся, обижаются, теряют чувственное желание, и петушок у них не запоёт никогда. После полдника я предложила Ханслю сигарету, и он закурил как взрослый, очень умело, совершенно не по-мальчишески. У него был талант, когда-нибудь он наверняка станет отчаянным шалопаем, за которым будут бегать женщины. И я ему об этом сказала прямо. От переполнивших его радости и гордости он выпустил дым через нос и закашлялся. Штеффи, которая уже сгорала от нетерпения, толкнула меня под столом и с притворной любезностью спросила гостя:
