Поэтому когда мне принесли еду, а охранник заговорил со мной, я даже не сразу поняла, что он мне сказал.
— Что? — переспросила я.
— После завтрака велено вас отвезти в городскую больницу.
Я неверяще смотрела на того и не понимала — это очередная жестокая шутка от Германа? Решил меня так проучить? Или наказать?
— Это правда?
— Приказ хозяина.
— Точно? — еще раз переспросила я.
Мужчина посмотрел на меня, как на идиотку, но ничего не сказал. Только кивнул.
— Хорошо, — растерялась я окончательно. — Мне нужно минут, чтобы двадцать поесть и собраться.
— Машина будет ждать у ворот, — бросил скупо охранник и вышел их комнаты.
Наверное, я еще никогда так быстро не кушала. Да и собиралась я как метеор. Боялась, что вот-вот придет Мороз и посмеется. Скажет — ну что, Сеня, поверила, дурында такая?
Спускаясь вниз, я опасалась, что это окажется очередным наказанием или насмешкой. Но машина и правда ждала меня. И охранник тот самый стоял рядом. Он молча сел за руль, едва я подошла, и вот в этот момент я начала верить, что все это происходило по-настоящему.
В самом деле.
Но окончательно убедилась я, только когда автомобиль въехал во двор больницы.
— У вас час. Сбежите — будет хуже.
— Я поняла, — сдержанно ответила и быстро вышла на улицу.
Я была бы рада и десяти минутам. Настолько меня воодушевила поездка. В мыслях я даже успела подумать, что все-таки Герман не настолько плох. Он, конечно, тот еще отморозок, раз устроил вчера такое унизительное мероприятие мне, но… Но в итоге-то я была здесь!
А это было куда важнее. Если ему необходимо самоутвердиться за счет тех, кто слабее — да и черт с ним. Пусть. Главное, что он меня отпустил. А его обидные слова… Перетерплю.
Я находилась в таком приподнятом настроении, предвкушала встречу с мамой, что когда в регистратуре мне заявили о том, что такой пациентки у них нет, я даже не поверила.
— Перепроверьте, пожалуйста, еще раз. Она совершенно точно должна быть. У нее запланирована операция. Платная.
— Люд! — закричала девушка за стойкой. — Островская значится у нас?
Подошла еще одна женщина и задумчиво потерла лоб.
— Островская? Знакомое что-то. Погоди. Проверю.
Я нетерпеливо оглядывалась по сторонам. Заминка раздражала. Мне хотелось поскорее увидеться с мамой. А работницы напротив не торопились вовсе.
— Так вот же она. Мария Ивановна? — уточнила та, что подошла второй.
— Ага, — тут же кивнула я. — В какой она палате?
— Так ни в какой. В морге она. Тело еще не забрали.
— Что? — мне показалось, что я ослышалась. — Что вы сказали?
— Девушка, вы ей вообще кто?
— Дочь…
— Так вот, дочь. Умерла ваша мама. Уже три дня как. Что ж вы до сих пор то не приходили?
— Как это умерла? — онемевшими губами спросила я, чувствуя, как начинаю оседать на пол.
Кажется, кто-то подхватил меня под руки и куда-то усадил. Но я мало что соображала. В голове так и бились слова — в морге… умерла…
— Девушка, вы как себя чувствуете? — обеспокоенно спросила медсестра вроде бы.
— Лучше, — выдавила я.
Несколько минут мне понадобилось, чтобы хоть немного прийти в себя. Только после этого я смогла вдохнуть нормально и сфокусировать взгляд на регистратуре.
Поднялась на ноги и, пошатываясь, подошла к стойке.
— Скажите, а какова причина смерти? — тихо спросила я.
Люда посмотрела на меня с жалостью.
— Так у нее же опухоль была. Вот и… Лечить-то не лечили. И до операции не дошло дело.
— Подождите, а могу я поговорить с ее врачом?
— Да, он сейчас у себя должен быть. Второй этаж. Десятый кабинет.
— Спасибо…
Разговор с врачом прошел, как в тумане. По сути, он повторил то же самое, что мне уже сообщили. Но я никак не могла поверить в это. Ведь Карина сказала, что деньги перевела, что маму готовили к операции, что все будет вот-вот сделано. А врач… Врач говорил совершенно обратное!
Сестра не отвечала на звонки. Лишь сбросила скупое смс, что ей некогда сейчас со мной разговаривать.
Мама умерла, а ей некогда…
Финальной точкой стал тот факт, что, оказывается, Карине сообщили о смерти мамы сразу. В тот же день. Но она мало того, что ничего не сделала — не приехала, не позвонила, не озаботилась формальной стороной процедуры, она еще и мне не сообщила, хотя мы ведь разговаривали с ней!
И так больно стало от понимания, что я могла бы еще успеть поговорить с мамой хотя бы раз, если бы только знала… Я бы в ногах у Германа валялась, умоляя помочь ей, если бы знала, что сестра не стала этого делать. Да я на все была бы согласна!
Но было уже слишком поздно. Маму не вернуть, а я… Я могу лишь проводить ее в последний путь. И все.
По дороге обратно в дом Мороза я смотрела в окно, а в голове прокручивала каждый разговор с Кариной и пыталась найти момент, который упустила. День, когда все пошло не так. Пыталась понять, где я ошиблась.
И не находила. Не понимала. Не верила…
Только когда поднялась наверх и закрылась в комнате, слезы снова потекли по щекам.
Мамочка… Как же я перед тобой виновата, что не проверила, что упустила, что не спасла…
Душа болела, и, казалось, все вокруг потеряло свои краски. Даже когда дверь открылась, а на пороге комнаты появился Герман, я не отреагировала. Потому что было наплевать, что еще придумает этот человек. Сегодня я лишилась кое-чего гораздо важнее, чем гордость или чувство собственного достоинства.
Мне было все равно…
19. Герман
Девчонке снова удалось вывести меня из равновесия. И чем? Своей наглостью.
Нахалка. Ты подумай — решила ставить мне условия. Правда, ее бравада быстро испарилась, стоило лишь немного надавить.
Но отчего-то в тот момент вместо триумфа от того, что смог поставить очередного оппонента на место, я не испытал. Скорее, даже наоборот.
Появилось смутное ощущение, что надо остановиться. Уйти. Но вместо этого я лишь сильнее распалялся и злился. Злился, давил, высмеивал, напоминая о том положении, что занимала Есения в моем доме.
Потому что был разочарован. Ведь она согласилась. Она, мать вашу, согласилась на этот долбаный контракт, хотя я всерьез надеялся услышать отказ.
Горький привкус разочарования был отлично мне знаком. В моей жизни его было предостаточно. Я же на краткий миг допустил мысль, что повезло встретить действительно порядочную девушку.
Но нет. Она не просто согласилась — торговалась, ставя мне условия.
Так что неудивительно, что я практически сорвался. В последний момент все же ушел, решив не пороть горячку. В конце концов, наказывать лучше на трезвую голову со спокойным взглядом.
И утром понял, что поступил верно. Потому решил удовлетворить просьбу Есении, а затем… Затем я собирался спросить с нее по полной за свою милость. И когда закончил с делами, вернулся домой в некотором предвкушении. Вот только ожидал я увидеть совсем иное зрелище, а не то, что предстало передо мной — заплаканная девушка с отрешенным взглядом.
Несколько минут мы молчали. И меня не покидало странное чувство, что Есения меня даже не замечала, просто о чем-то тихо скорбела. По-другому это и не назвать.
Подойдя к ней, вынудил посмотреть мне в глаза. И едва не отшатнулся — столько боли было в ее взгляде. Даже мне, прожженному и циничному мудаку, стало не по себе.
— Что случилось?
— Мама… Умерла… — Что ж, это многое объясняло, пока девочка не добавила тем же безжизненным голосом: — Три дня назад…
А вот это оказалось неожиданным. Вроде бы ее матери собирались делать операцию. По крайней мере, мне доложили именно так.
Она выглядела, словно побитый котенок, которого не просто выбросили на улицу посреди грозы, а еще предварительно как следует проучили. В ней словно больше не было той жизни, что всегда ощущалась раньше. И мне бы наплевать — не мое это дело. Но в голове всплыла странная ассоциация с Аней.
