– Нет.
– В Латвии наши с ихними схлестнулись, с французским легиеном. Ригу развалили к ебени матери.
Старик хрипло засмеялся.
– Вождь выступил: после Риги дальше пойдем, заразу дерьмократическую выжигать. Говорят, новая мобилизация будет.
– Мы победим, дедушка, – сказала Си Унь, выбросив в открытое окно зеленый хвост огурца.
– Победим, конечно, – согласился Ефимыч. – Сейчас пизды старые напряжем, нарожаем парней, вырастим на огурцах, и можно мобилизацию провесть.
Си Унь взглянула на старика.
– Дедушка.
– Да?
– А у тебя воевал кто-нибудь?
Ефимыч нахмурился.
– Еще б не воевал. Старшой Данила при Нью-Йоркском десанте погиб, младшенький Сереня на мине подорвался под Бухарестом. Даже сисек полапать не успел.
Си Унь стало жалко старика.
– Вот у тебя добротные сиськи, – сказал Ефимыч. – Вона, как топорщат гимнастерку-то… Ну, пошутил, чего глаза-то таращишь?
Он засмеялся, полез в авоську за огурцом.
ПАЗик вырулил с грунтовки на асфальтированную дорогу, по которой изредка проносились автомобили.
– Скоро у городе будем.
И правда: мелькнул указатель – «Столыпин, 10 км».
– Надеюсь, положат, суки, – вздохнул Ефимыч.
– Что, дедушка?
– Да, говорю, надеюсь, в больничку положат.
Ефимыч поерзал на сиденье, крикнул водителю:
– Эй, паря! Будет автобус на Клюки сегодня?
– Не будет.
– Надеюсь, положат в больничку, – как заклинание, проговорил старик.
Через двадцать минут автобус въехал в Столыпин.
У автовокзала Си Унь попрощалась с Ефимычем, снабдившим ее огурцами. Девушка пожелала старику удачи с больничкой, и тот поплелся прочь, приволакивая ногу, стуча лыжной палкой по асфальту.
Жара…
Си Унь расстегнула второю пуговку на гимнастерке. Как там сказал Ефимыч? «Добротные сиськи»?
Девушка улыбнулась и зашагала вверх по улице.
Пункт 6
– Дурак, сколько повторять можно, никакой войны нет.
Аня оторвала ножку жареного зайца, принялась есть.
– Слушай, до каких пор ты будешь это делать?
– Что делать?
– Дураком меня обзывать, вот что.
Ведута взглянула на Толяна, цыкнула зубом, в котором застряла зайчатина (зайца, кстати, добыл Толян).
– До тех пор, пока не поумнеешь.
– Умнеть нужно тебе, а не мне, – сердито сказал Толян. – Что значит, нет войны? А куда идут все эти пушки, танки? Куда посылаются солдаты?
– Пушки, танки, солдаты, – Аня засмеялась. – Путину нужно удерживать власть любой ценой, а в том обществе, что он создал, сделать это можно только при наличии угрозы извне. Такой угрозой, естественно, нарисовали Запад. Быдлу объявили, что «кеберпанки» напали на нас у западных границ и рвутся к Владибургу. На деле же, западу остро не до нас, своих проблем по горло, отстраивают Париж и Берлин после ядерных ударов Ирана. А воюете вы, хочешь, скажу с кем?
– Ну?
– С самими собой.
Гвардеец вытаращил глаза.
– Как это?
– А вот так. У Западных границ Путин расположил армию с артиллерией и подбамбливает себе по своей же территории. Ну, а вы подбамбливаете по ним.
Толян заржал.
– Ты серьезно?
Аня кивнула.
– А как же потери? Убитые, раненые?
– Басни имперской газеты и Единственного телеканала. Ну, бывает, от технического спирта солдат помрет, так его объявляют геройски погибшим. Или от несчастного случая, или дезертирует. Да мало ли.
Толян недоверчиво покачал головой. Достал сигарету, закурил.
– В газете пишут, что вы, берлогеры, собираетесь из России Америку сделать.
– Ну да, собираемся, – засмеялась Аня, – Чтобы у нас, как в Америке, дети с голоду на улицах помирали, чтобы все ресурсы принадлежали кучке олигархов, шакалящих при власти, чтобы людей забирали из постелей без суда и следствия.
– Где-то так, – согласился Толян.
– Только дело все в том, что Америка живет ровно наоборот, а так, как пишет имперская газета, живем мы. Все принадлежит Путину…
– Путин живет в обыкновенной квартире.
– Да-да, с тремя котами и собакой. Цветочки сам поливает. Дурак, у Путина дворцы по всей стране. Но это не столь важно. Главное – свобода.
– А что свобода?
– Нет ее. Просто нет и все. После того, как закрыли Интернет.
– А что такое Интернет?
Аня посмотрела на гвардейца с нескрываемым презрением.
– Интернет – это территория свободы, где каждый может высказать свое мнение. Чего ты ухмыляешься?
– А того, что если все будут трепаться, то что же хорошего? Кто дело будет делать, хлеб сеять, детей рожать? Так ведь все нахрен развалиться.
– Дурачок ты, – не очень уверенно сказала Аня.
Где-то в глубине леса заухала сова.
До Берлоги оставалось не меньше дня ходу.
Пункт 7
Около речушки сделали привал.
День выдался жаркий, солнце стояло высоко и нещадно палило. Толян постоянно порывался собирать в траве землянику, но Аня торопила его.
– Ну-ка отвернись, – сказала Ведута.
– Это зачем.
– Помыться хочу, гвардия. Помираю от жары.
– А.
Толян отвернулся.
– Смотри не подглядывай.
– Не буду.
Гвардеец вынул из сумки колбасу, принялся есть, прислушиваясь к плеску воды за спиной.
Если бы он обернулся, то увидел бы, что у Ани Ведуты красивые, ровные ноги, небольшие упругие сиськи, и аппетитная загорелая попка. Но гвардеец не мог ослушаться приказа.
– Ах, хорошо, – засмеялась Аня. – Эй, на берегу!
– Да.
– Не хочешь искупаться.
Гвардеец перестал жевать.
– Нет, пожалуй, – ответил не совсем уверенно. – Вдруг чего…
– Да что тут может быть-то? От твоих мы уже достаточно оторвались, а мои тебя не тронут. Давай, путинец! Не бойся.
Толян пожал плечами. Поднялся. Снял рубаху, портки, оставшись в армейских зеленых труселях.
Анна смотрела на него, стоя по шейку в воде.
Она сразу отметила широкую спину гвардейца, сильные, мускулистые руки, ноги, покрытые узлами мышщ.
«Ахиллес» – пришло ей на ум, и она покраснела. Нырнула, чтобы этот дурак не заметил.
Толян разбежался и с гаком прыгнул в реку. Туча брызг взметнулась в воздух.
Вынырнул, захохотал во все горло, проплыл на спине с десяток метров. Аня наблюдала за ним.
– Ну, как тебе?
– Хорошо. Ух, хорошо! – отозвался Толян, выпуская изо рта струйку воды, подобно кашалоту.
Он подплыл к ней.
– Наперегонки?
– Еще чего, – надула губки Аня. – С таким здоровяком соревноваться.
– По-твоему, я здоровяк? Ты нашего комбата не видела.
– Ладно, буду вылезать, – сообщила Аня.
